Я уж не знаю, с чем это связано, но тема похорон и кладбищ плотно вплетена в канву моей жизни с детских лет. Вот так сложилось. Причём, если моя церковная деятельность это ещё хоть как-то оправдывает, то почему в светской моей жизни меня не отпускают кладбища, я до сих пор понять не могу. Но, как говорится — что есть, то есть.
В далёком алтайском селе жила моя любимая бабушка — Клавдия Ивановна. Бабуля была верующая и очень почитающая традиции, от коих не отступала никогда. Она была одной из «читалок», как их называли в деревне. Из-за отсутствия священника таких вот религиозно-подкованных бабушек приглашали читать канон и Псалтирь по усопшим в советские безбожные времена.
И вот первое, что мы с бабулей делали, когда я приезжала летом, это шли делать генеральную уборку на кладбище, где похоронен мой дед Иван, прабабушка Ульяна и бабушкин сынок Саша, умерший во младенчестве.
Дело осложнялось тем, что за несколько десятилетий умерших родственников поднакопилось, и все их могилы обнесли длиннющим заборищем из штакетника, что сильно меня огорчало, потому что ленива я была всегда, а ошкуривать и окрашивать этот пантеон нужно было, как минимум, часов шесть, не меньше.
Шли, как говорится, годы, и из ленивой девочки я превратилась в не менее ленивую молодую женщину. Совесть, правда, меня не покинула (мама и бабушка трудились над этим непрестанно различными способами) и поэтому по приезду в Новичиху я уже без всяких слов и просьб молча собирала в котомку кисточки, нитрокраску и наждачку и, проклиная судьбу, тащилась на кладбище.
В один из моих приездов, а было мне тогда лет 25, у моей троюродной сестры случился развод. В лучших сельских традициях. С курвой-разлучницей, шпионажем за мужем из-за георгиновых кустов, битьём окон и обоюдным выдиранием волос, бьющихся за любовь женщин на центральной поселковой площади, возле памятника Ленину. Битву Маринка проиграла, и муж ушёл к более удачливой и пьющей женщине.
Ну а как лечат депрессии и удары судьбы сельские брошенки? Правильно. Баня, самогон и перемывание костей неверному мужику и его новой любови.
Как тут не помочь родственнице развеять горе и не поддержать? Но было одно «но». Непреклонная в осуществлении планов бабушка наметила мой поход на кладбище аккурат на следующий день после моего приезда. То есть с вечера я пошла утешать Маринку, а с утра нужно было маршировать на погост. Кто знает мою бабулю, тот поймёт, что «послезавтра» и «на днях» — это не вариант. Завтра — значит завтра. В граните. И хоть умри, но сделай.
Пожалели мы Маринку двумя чайниками самогона. Чистейшего. Хорошо, что двумя, потому что после первого мы были решительно настроены спалить хату счастливых молодожёнов, но в начале второго чайника нас как-то отпустило и мы подобрели. По этому случаю была истоплена баня и допиты остатки. Незаметно за делами расцвело и пришло время доить корову. Как ни странно, нам это удалось и даже получилось выпроводить несчастное животное в стадо через запертую калитку. Угомонились в пять тридцать.
В семь утра ноль-ноль минут над моей гудящей головой раздались страшные ласковые слова: «Гуля, вставай!» Открыв не успевший отоспаться после бани и коровы глаз, я простонала: «Бабанечка, милая, давай позже, спать хочу!» Но магическая фраза о том, что всё надо сделать «по холодку», вытащила меня против воли из постели и я, причитая и кляня судьбину, потащила своё тело на кладбище в надежде оставить его там навсегда.
Представьте себе идиллический сельский погост, где соседствуют старые памятнички в виде пирамидок, увенчанные звёздами, кресты и маленькие мраморные плиты с овальными фотографиями, в общем, никакого городского пафоса. Трава по пояс, ромашки и другие одуванчики. И 100 метров штакетника, который нужно ошкурить, покрыть олифой, а потом покрасить. Не спавши. Внутри тебя морским прибоем плещется самогон, и ты понимаешь, что совсем не против лечь вот прям сейчас в эти ковыли и уснуть вечным сном в окружении родных могил.
Бабушка меня понимала, но помочь ничем не могла. План был намечен и отступать от него было не в её правилах. Помолясь, начали мы своё богоугодное дело. С тех пор я прекрасно понимаю, что такое — вечность. Время остановилось. И в этом моменте было только огромное алтайское солнце, невыносимый запах краски и звук ошкуриваемого дерева. Раз десять в тот день я дала себе зарок — не пить. Никогда, ни с кем и ни при каких обстоятельствах. Такого прекрасного и масштабного похмелья у меня больше в жизни не было. Декорации к нему были впечатляющие.
Ближе к обеду, когда, как говорится, «и солнце в зените», бабушка вспомнила, что она вроде бы не закрыла газ и резво стартанула в сторону дома, оставив меня одну в царстве мёртвых. Оставшись одна, я по инерции, часа за три довела стены пантеона до нужного зелёного цвета (мода такая была на селе, оградки красили в голубой и зелёный, весёленько так). И тут меня сморило, да так, что ни рукой, ни ногой пошевелить я не могла. Постелив на дедову могилку бабушкин рабочий халат, я решила посидеть минут пять в тени рябины, которая красиво колосилась у дедушкиного памятника, и отправляться до дома.
Прошло пять минут, не больше (я же уже говорила о том, что познала в этот день, что такое вечность, и время в земном его значении потеряло для меня всякий смысл). В общем, через пять минут я поняла, что резко наступила ночь. Тихая, звёздная, степная ночь. Я лежу под рябиной на дедовой могиле. В глаза мне приветливо заглядывает луна и покосившийся крест с соседней могилки. Тихо, красиво, спокойно. Где ещё так отдохнёшь?
И тут я понимаю, что в этом царстве вечного покоя я, вообще-то, не одна. И вот тут я оцепенела. Откуда-то сверху и сбоку раздавалось тяжёлое, с присвистом дыхание. Зловещее настолько, что я, старый кладбищенский боец, испугалась до полного паралича. А когда раздался хруст веток и тяжёлые шаги, тут я окончательно поняла, кто за мной пришёл и что он сейчас тут со мной сделает. И что ответить сейчас придётся за всё. И за самогон, и за украденный в детском саду флажок.
Единственное, что меня всегда спасает во всех мистических, на первый взгляд, ситуациях — это самостоятельная, без моего вмешательства, работа мозга. Пока я готовилась к генеральной исповеди и представляла, как меня через два дня найдут всю и краске, завёрнутую в синий рабочий халат и без макияжа на сельском погосте, мозг выдал мне гениальное решение — корова!!! Не Люцифер за тобой пожаловал, детка, а просто заблудившая корова, которая отбилась от стада и теперь бродит по кладбищу, жрёт сочную травушку. Ах ты ж, зараза… Ноги мои тут же обрели прежнюю твёрдость, подскочила я с могильного холма, схватила старую штакетину и погнала эту коровень к выходу с кладбища такими выражениями, что корова эта деревенская, слышавшая на своём веку весь набор сельских неологизмов, раз пять останавливалась в изумлении от восторга и мычала диким голосом.
Три километра до бабушкиного дома я отмахала минут за десять. Птицей Сирин летела. Бабуля меня не ждала, решила, что я отправилась к Марине допивать чайник самогона, и спокойно спала сном честного человека, исполнившего свой долг. Выслушав мою историю, бабушка смеялась до упаду. Накормила меня котлетами и налила наливочки, «от нервов». Спала я после этого судьбоносного события ровно сутки, а потом опять пошла утешать Марину, после чего муж таки к ней вернулся. Но это уже совсем другая история:)
