Художественный руководитель Московского художественного академического театра (МХАТ) им. М.Горького, театральный режиссер и продюсер Эдуард Бояков рассказал «МТ» о значении семьи в жизни русского человека, о своей главной претензии к либералам и отношении к протестам в Москве
Аурен Хабичев — Вы периодически упоминаете в соцсетях, интервью, выступлениях о «традиционных ценностях». Что это значит для вас? Это значит, что все, что чуждо понятию «семья», «дети» и так далее, не имеет право на существование в рамках российского общества?
Эдуард Бояков — Дело даже не в российском обществе, а в человечестве в целом. Если где-то, в каких-то государствах разрешены однополые браки, то это совсем не означает то, что я с ними буду соглашаться. Есть страны, где легализованы наркотики. Я и с этим не буду соглашаться. Есть страны, в которых очень легко приобрести оружие – я и с этим не согласен. Или места, где разрешена проституция. И тут я не согласен. Семья и дети – это базовая категория вообще человеческого вида. Это не сегодняшнее или вчерашнее изобретение политиков. Вот партии – это изобретение политиков, без партий человек прожить может. Машины – это изобретение людей. Значит, без машин человек может прожить. А без детей, без рода, без почитания родителей, без служения родителям, человек просто сгинет. Нет, отдельный человек сможет протянуть, а вот человечество, цивилизация без этого придут к вырождению. Что, собственно, сейчас на Западе и происходит.
А.Х — Вы несомненно сейчас один из самых ярких лидеров консервативно-патриотической тусовки. Но в то же время, вы — один из самых ярких представителей творческой элиты, которая всегда ассоциировалась с некой свободой, правами человека, либерализмом. Одеваетесь вы моднее любого Серебрянникова и прочих. Почему ваш внешний образ лично у меня не соответствует образу православного патриота-монархиста? А вы, кстати, монархист?
Э.Б — Признаюсь, ваш вопрос поставил меня в замешательство. Даже не знаю обижаться или благодарить за комплимент (смеется). Я имею ввиду одежду. Не знаю, что вы нашли во мне модного. Я в последний раз был в московском магазине дороже, чем Бенеттон, наверное, лет двадцать назад. То есть, в прошлом веке.
А.Х — Ну, модно – не значит дорого. Я имел ввиду ваш стиль. Что и как на вас надето – это, я считаю, очень стильно…
Э.Б — Ну я уже сказал, что очень давно не был в дорогих магазинах. И в Европе в последний раз был в вещевом магазине лет пятнадцать назад. Был момент, в ту пору я обращал внимание на одежду. Больше всего мне нравились нью-йоркские магазины. Но вот сейчас этого в моей жизни нет. Даже сегодня мне коллега в театре сказала: «Слушай, чувак, у тебя рубашка на рукаве уже разорвалась, совсем не следишь». И я обнаружил, что да, рубашка, которая на мне была надета, купленная у дочери Мика Джаггера, которая живет в Индии на пляже, действительно прохудилась. Рубашка, кстати, стоила всего долларов десять. Сегодня утилизировал её, как говорится. Я действительно от этого не завишу, но с другой стороны, я прекрасно знаю, чем Фэнди отличается от Луи Витон, Бриони от Этро, Меркури от Леформ, а Эрмес от какого-то недорогого хипстерского бренда. Да, я понимаю в чем феномен Зара. То, как они сделали невероятно успешный бизнес-проект. Я понимаю, что такое дорогой автомобиль и в общем-то сам езжу не на жигулях. Но это часть моего мира, моей профессии – разбираться в дизайне, в ценностях – даже если я их не разделяю. Я стараюсь быть независимым от идеологии потребительства, но все равно я же не в монастыре живу. Когда я уезжаю в монастырь, к счастью есть такая возможность, я хожу там как все послушники в обычных спортивных штанах и ватниках. А здесь, живя в городе, работая в театре, конечно, ты существуешь в системе художественных знаков, в системе образов — это язык коммуникации. Это необходимо: человек моей профессии должен за этим следить. В общем, еще раз повторюсь: вы меня смутили этим вопросом, потому что даже жена меня ругает за то, что я небрежен в одежде. Особенно в последнее время.
А.Х — Ну не знаю, Эдуард. Лично для себя я отметил, что на презентации РХС (Русский Художественный Союз) вы были одеты как денди лондонский. Я свой вопрос в общем-то подводил к тому, что мы привыкли к тому, что стильно выглядят представители либеральной тусовки, а вот патриоты – они как раз всегда более официальны что ли. Я спрашивал еще про ваш монархизм. Вы же монархист?
Э.Б — Если вы вспомнили про РХС, посмотрите, как одевается один из его членов — Андрей Анисимов. Он председатель Гильдии храмоздателей. Человек, который храмы строит. Известнейший церковный архитектор. Так вот, обратите на его стиль внимание и согласитесь, что не все консерваторы и традиционалисты должны ходить в лаптях, кирзовых сапогах, хотя это тоже, кстати, может быть модным.
Если говорить про монархизм, то я не могу себя назвать политическим монархистом, потому что нет партии как таковой. Нет такой внятной силы, которая была бы уже оформлена идеологически, артикулирована. А если говорить именно об идее монархизма, мне она, безусловно, близка. Я считаю ее наиболее правильной, цельной и ценной идеей с одной лишь оговоркой. Я должен сказать, что монархизм не должен быть такого абсолютистского толка, как например, в китайских империях. Мне наиболее близка идея византийской симфонии между духовной и императорской властью. Патриарх и император управляли Византией, огромной империей, которая просуществовала дольше всех других, именно в таком согласии, глубоком взаимодействии энергий. Мне эта политическая система представляется наиболее правильной. Что касается монархизма, то это повод для очень серьезного разговора. Все-таки сама природа человека подразумевает иерархию. И, конечно, то, что происходит, например, с современной европейской массовой культурой, показывает проблему так называемого массового вкуса. Я не хочу говорить про стадо, про быдло, про жлобский демос — ни в коем случае. Я должен уважать и любить всех людей. Но, очевидно, массовая западная культура выбирает не самых чистых людей, не самых глубоких и духовных в качестве лидеров, в качестве примеров. Она делает выбор в пользу ярких и юрких. И, поэтому, один за другим становятся президентами то бывший актер, как Рейган, то вот такой хиппи-саксофонист как Клинтон, то негр, который якобы из чикагской академической элиты, но все равно понятно, по какой причине он стал руководителем государства. То вот такой яркий бизнесмен, панк-девелопер как Трамп. Западная культура сейчас доминирует и поэтому мы о ней говорим. Не для того, чтобы сказать, что это вражеская культура, а ровно наоборот — для того, чтобы подумать, как мы сможем использовать все завоевания этой культуры. И пойти дальше. Мы должны думать о следующем образе, о следующей цивилизации. Западная культура не доказала ценность демократии. Сегодня это уже очевидно. Во всяком случае, если говорить о той демократии, которую мы наблюдаем. В Греции же, в цивилизации, где возникло это понятие, демократия была совсем другой – с рабами, огромными ограничениями для женщин, для чужаков и так далее…
А.Х — Что вас раздражает в либералах? И можете ли назвать поименно либералов, которые вас раздражают?
Э.Б — Нет. Поименно я называть, конечно, не буду. Кто я такой, чтобы судить людей? Это неправильно, бестактно. Если говорить о том, с чем я не согласен, то в общем-то, я в предыдущих ответах вам обозначил свою позицию. Наше отношение к традиционным ценностям, религии, семье, детям, родителям, образованию очень сильно расходятся. В здоровом обществе вообще не должно быть детских домов и домов для престарелых. Тем более вы это понимаете, вы из Кавказа. Этого в принципе не должно быть. Любое несчастье может произойти. У маленьких деток погибнут родители, допустим в какой-то автокатастрофе. Ну и что? Проблем с обустройством нет. Есть двоюродный дядя, двоюродная тетя, сестра или бабушка, которые спокойно возьмут этих детей. Это должно происходить естественнейшим образом, понимаете? У пожилых родителей может погибнуть сын, например. Этих пожилых людей тут же возьмет себе в дом другой сын или в крайнем случае, двоюродные внуки. Вот в чем я не согласен с либералами. В матрице жизни, которая навязывается нам, как единственно правильная и единственно возможная. Вот эти одинокие в душе молодые люди, накачивающиеся алкоголем и наркотиками по пятницам и по субботам в европейских городах. Дико фрустрированные, дико несвободные, дико неорганичные в своих поступках, истеричные — они не являются для меня моделью. Я не хочу, чтобы мои дети превращались в таких людей. Я сам, в общем-то, этот путь отчасти прошел, как человек, который вырос ребенком в доме, где не было икон. А сейчас у меня простой режим – семья, работа. Я работоголик и, как правило, раньше одиннадцати вечера не возвращаюсь домой. Но воскресенье – это время, когда мы с семьей и детьми идем в храм, на службу и это счастье просто невероятное, непередаваемое. Ни с чем не сравнимое. Вот этот завтрак в воскресенье после службы с семьей – это счастье. Таким образом, моя претензия к либералам в том, что они десакрализировали эту цивилизационную ткань, уклад. Они десакрализировали нашу жизнь. Они выключили Бога, они человека возвели на пьедестал главной ценности. Мол, человек – это главное мерило. «Я мыслю, значит я существую» — говорил Декарт. После Декарта возникли философы просвещения и все пришло к тому, что человек стал главной ценностью. Человек – не главная ценность. Человек не живет ради себя. И даже ради другого человека он не должен жить. Человек должен жить во славу Господа. А дальше – во славу своего народа, своей большой семьи, своего рода, своей национальной культуры, потом что никакой другой культуры кроме национальной не бывает. Культура и нация – это фактически синонимы. Потому что нация, если говорить о языке, который объединяет цивилизацию, какое-то сообщество людей, это и есть главный и единственный культурный фактор. Если мы говорим на разных языках, мы уже принадлежим к разным культурам. Хотя, конечно, можно говорить и шире – об эгрегорах, можно говорить о западной, атлантической, африканской цивилизации, китайской, индийской, православной, имея ввиду наш эгрегор. На самом деле все очень просто. Самые простые вещи, они лежат в базе. Верить не в себя, а в то, что выше. Вернее – не только в себя, ощущать свою божественную природу, но и понимать свое место в иерархии.
А.Х — Протесты в Москве. Вы о них высказывались. С вашей точки зрения, как культура должна отвечать на подобные ситуации? И вообще, существуют ли реальные проблемы, из-за которых люди вышли на улицы?
Э.Б — Если говорить конкретно о московских протестах, я думаю, они никак с реальными проблемами не связаны. Я не политолог и не специалист. Не буду позволять себе каких-то утверждений, но такое ощущение, что эти ребята начали организовывать протесты по поводу выборов специально, нарываясь на определенные последствия. То есть, им это явно было выгодно. Те, кто сейчас во главе протестов, не прошли бы в Мосгордуму. Вот в чем дело. Все специалисты в один голос говорят, что вот эти кандидаты, которых избирком не зарегистрировал, если бы даже их зарегистрировали, они бы не стали депутатами. Вот в чем фишка. Это провокация. Кампания. И мне это понятно уже по тому, как это режиссируется. А то, что проблемы в стране есть очень серьезные, это очевидно. То, что власть совершает ошибки — тоже очевидно. Ошибки власти состоят как раз таки не во взаимоотношениях с либералами, а в том, что власть не запускает процесс национального духовного роста. Власть не работает с русским самосознанием. Власть боится патриотизма. Власть вроде и поддерживает, но говорит о патриотизме не культурном, а о государственном, политическом. Это глупость, потому что патриотизм не может базироваться на любви к государству. Или к системе власти. Если ты любишь совет министров, то ты не патриот, ты идиот, понимаете? Ты должен любить русскую культуру, ты должен любить страну. И только внутри этой культуры, внутри этой страны есть власть. Быть во власти также сложно, как и быть врачом, полицейским, спецназовцем, шахтером, может еще сложнее. Любая власть совершает ошибки, любой человек — тоже. Но на власти – особая ответственность. Главная проблема, по-моему, в том, что власть не запускает глубокие процессы, связанные с культурной политикой.
Модели и технологии, которые использует наша власть, не те. Она очень либеральная. Главный либерал в нашей стране – это власть. Если бы та самая власть, против которой выходят на протесты эти ребята, была бы действительно народной, то народ просто снес бы этих либералов. Отвечая на вопрос, в чем я расхожусь с либералами, я говорю о ценностях, об абстрактных категориях. Но на самом деле все можно свести к самым простым вопросам. Вот Крым – наш или не наш? 86 процентов считает, что Крым наш, а подавляющее большинство участников протеста считают, что Крым не наш. И вот здесь проблема в том, что власть очень много времени уделяет борьбе с этими либералами, этими несогласными и очень мало занимается созиданием. Культурным созиданием, не только строительством мостов, дорог и военных заводов. А для этого нужно слушать народ свой и развивать его корневую культуру. Во всех ее проявлениях, начиная от музыки, которой у нас нету. Вот эти областные народные ансамбли, которые при каждой филармонии существуют – это позорище. Это нечто, не имеющее никакого отношения к ценностям. И это можно сказать и про другие области искусства. Нет поддержки и понимания актуальной традиции, корневой культуры. И власть может наступить на грабли. Это уже было не раз. И Советский Союз распался именно из-за этого. Из-за того, что вестернизация, начавшаяся при Хрущеве, достигла апогея при Брежневе — джинсы, западная музыка, западные цацки, западные товары народного потребления. И все: огромная держава просто развалилась. И Россия развалится, если власть не запустит процессы, связанные с нашим культурным суверенитетом. А основой политического суверенитета должна быть своя культурная политика, работа с массовой культурой, с мейнстримом. И этого нам пока не хватает.
