В нашей стране так повелось, что старости ужасно боятся. И, скорее всего, не безосновательно: пенсия не ахти какая. Полагаться на помощь родственников — не всем может повезти. Дом престарелых и вовсе у многих вызывает ужас. Это у них там, за бугром, пенсионеры живут в таких домах, словно в пятизвёздочном отеле. Жизнь там — в Европах и Америках — в таких домах может стать ещё насыщеннее, чем была.
А есть ли в нашей стране те, кто помогают всем, чем только могут, каждому, кому это нужно? Мы поговорили с директором фонда «Старость в радость» Елизаветой Олескиной, чтобы узнать, как появилась идея создания фонда, как помогают, какие трудности есть и, самое главное, как мы с вами можем помочь какому-то одинокому дедушке или бабушке. Если вы захотите поддержать фонд, просто зайдите сюда.
на фото: директор фонда «Старость в радость» Елизавета Олескина
Кто вы, как появилась ваша организация?
Я рассказывала эту историю бессчётное количество раз, так что мне кажется, что уже помню не саму историю, а свой рассказ о ней. После первого курса на филологическом факультете МГУ студентам положено проходить практику: ехать в сельскую местность собирать фольклор. Вот мы и поехали летом 2006 года. Заходили к бабушкам в дома, просили вспомнить частушки, потешки… Наконец узнали, что рядом есть дом престарелых. Концентрация бабушек и дедушек такая, что норму частушек за один день собрать можно, подумали мы. Пришли в гости — а там запах свёклы, мочи и хлорки, потухшие лица, одиночество, тоска, не очень-то до частушек. Произвело это на меня неизгладимое впечатление. Через несколько дней мы, студенты, пришли к ним с гитарой и сладостями, стали вместе петь песни, увидели, как загорелись их глаза. Я вернулась в Москву, стала искать, кто помогает пожилым. Не нашла. Ближе к 9 мая 2007 года я позвонила в дом ветеранов в Подмосковье: как будете праздновать? Выяснилось, что особо никак. Я написала в ЖЖ: поехали, устроим праздник. И вот в назначенное время у турникетов на вокзале собралась толпа совершенно незнакомых друг с другом людей с гитарами, цветами, сладостями…
В конце праздника бабушки спросили: «Вы в следующий раз приедете через неделю или через две?» Пути назад не было. Сначала к каждой поездке готовились три месяца — мы ведь были студенты, денег у нас особо не было. Потом стали ездить часто, стали собирать деньги, охватили более десяти регионов. Смотрели внимательно, старались помочь, для этого — докопаться до корня каждой проблемы. Как теперь говорят, «накопили экспертизу». Прошли путь от девушек с баяном до партнёра государства в реализации нацпроекта «Демография». Сейчас уже знакомы более чем с 60 регионами. Но, конечно, и по сей день продолжаем помогать именно человеку, а не теоретической схеме, думать о потребностях не только всех, но и каждого.
Как помогаете пожилым людям? Какая география?
Помогаем всесторонне и комплексно. И на дому, и в учреждениях. Есть волонтёрские программы (общение — и личное, и по переписке, и по телефону, и по видеосвязи). Есть помощь с организацией лечения, обследований. Есть помощь с бытовой техникой, мебелью, реабилитационным оборудованием, небольшими ремонтами. Очень ёмкая статья расходов — помощь в уходе. Мы нанимаем дополнительный персонал в дома престарелых, обучаем, плюс у нас три надомные службы — нянечки и фельдшеры на дому в Псковской и Смоленской областях. В пору пандемии мы снабдили десятки интернатов оборудованием для видеосвязи и наладили постоянные волонтёрские мастер-классы, виртуальные экскурсии, частушечные баттлы, «Что? Где? Когда», концерты, где выступают как волонтёры, так и жильцы интернатов. В пору пандемии — беспрецедентное для нас время — в срочном режиме находили дополнительный персонал по уходу и врачей для работы в красной зоне домов престарелых, ПНИ (психоневрологический интернат), в больницы, заменяли заболевающих и уходящих на больничные нянечек, чтобы пожилые люди не остались без ухода. Ведь отсутствие помощи может убивать ничуть не меньше, чем коронавирус. Закупали медикаменты, СИЗы (средства индивидуальной защиты), рециркуляторы и пульсоксиметры, стали разбираться в классах изолирующих костюмов и степенях защиты респираторов. Закупали даже бутилированную воду и одноразовую посуду для соблюдения карантинных мер в интернатах во время вспышек.
Помогали мы и в Магаданском доме престарелых, и в Комсомольске-на-Амуре, и в Ямало-Ненецком Автономном округе, и в Биробиджане. Всего — это более 1300 учреждений по стране за время пандемии. Горькое «спасибо» за это нужно сказать коронавирусу, но теперь нас всюду ждут в гости.
Но за вымирающими деревнями далеко ехать не надо. В Смоленской области мы как-то помогали семейной паре, которая осталась последней в своей деревне. Дедушка держал барашков, бабушка ему во всём помогала. Просили они у нас ножницы для стрижки овец и всякую бытовую технику — морозилку, например. А ещё — не публиковать название их деревни и имена: нежданных гостей боялись. Не знаю, как они сейчас: зимой к ним можно проехать только на тракторе, и в 2020 году наши волонтёры к ним из-за коронавируса не могли попасть.
Ещё одна подопечная бабушка — в той же Смоленской области, оставшись в своей деревне последней, жить одна не решилась, оформилась в интернат.
Деревень, где три-пять жилых домов зимой остаётся, в нашей личной географии довольно много. И таких, где пожилой человек может насмерть замёрзнуть зимой — в XXI веке! — потому что сил протопить печь не было, а соцработник приходит дважды в неделю из соседней деревни, — тоже немало.
Какие отличия между интернатом и домом для престарелых? В России фраза «дом для престарелых» звучит как приговор, как что-то такое, куда пожилые родственники могут считать просто унижением, чтобы поехать. Чем занимаются в интернатах или домах престарелых пожилые люди? Кто там работает? Какого уровня медицинская помощь, какая еда, покупается ли какая-то одежда?
В России порядка полутора тысяч интернатов-домов престарелых, психоневрологических интернатов и геронтологических центров. В них живёт около 300 тысяч человек старше 18 лет. А ещё есть стационарные отделения комплексных центров социального обслуживания — юридически это не интернат, но смысл для пожилого человека ровно тот же: он живёт там годами. Таких центров тоже могут быть десятки в каждом регионе. Есть отделения сестринского ухода при больницах — бывает, они стоят за 30 км от самой больницы и относятся к ней юридически, а в самих отделениях даже врача может не быть постоянно. По смыслу — это тоже дом для пожилых людей, только в системе Минздрава, а не социальной защиты. Есть паллиативные отделения — они разные: есть полноценные хосписы, где врачи работают с терминальными стадиями неизлечимых болезней, могут назначить наркотическое обезболивание и кислородную поддержку. А есть все то же: были палаты сестринского ухода, решили сделать паллиатив, лицензию получили, но деревенских бабушек, которые тут годами жили, девать некуда, и они продолжают жить. Если говорить именно о стационарных учреждениях — помогаем в учреждениях любого типа, в том числе в геронтологических отделениях психиатрических больниц.
Дома престарелых тоже очень разные. В том числе в пределах одного региона, хотя в целом мы знаем, например, что в Волгоградской или в Кемеровской областях лучше, чем в других. Даже в пределах одного интерната могут быть очень разные условия.
Почему так? Конечно, иногда один директор талантливее другого, а третий выгорел совсем. Но не всегда дело в директоре. Например, один интернат расположен в новом здании, специально построенном для пожилых людей, в том числе маломобильных, а другой — в здании земской больницы XIX века в посёлке, где нет центральной канализации, в здании испокон веку не было тёплого туалета. Где будет доступная среда и где потребуется больше текущих ремонтов? А финансирование будет по одной схеме.
Все перечисляют за проживание в интернате 75% пенсии. В одном интернате из 50 жильцов соберётся 25 ветеранов труда, 5 участников войны, пенсии у них будут тысяч по 20-30. В другом будут 40 — бывшие доярки с пенсией 8 800 рублей, а часть — это никогда не работавшие люди или люди, которые попали сюда после тюремных сроков. Вроде всё одинаково, но уже не одинаково.
В большом интернате (а они бывают и на 600, и на 700 мест) редко, но удаётся создать, пусть по отделениям, ту семейную родственную атмосферу, которая почти сама собой складывается в сельском домике на 30 мест, где все друг друга знают с юности, где нянечка не «вообще бабушку» кормит с ложки, а Евдокию Петровну, которая вместе с мамой работала или всему селу хлеб и крупы в сельпо продавала. Бывает, что в большом интернате отделение «активного долголетия» образцово-показательное: там хор, десяток клубов по интересам, спортивные победы, а в отделении милосердия люди просто лежат и годами не бывают на улице, и им от всей этой движухи на другом этаже ничуть не легче.
В любом случае я могу сказать, что за 13 лет, что мы работаем, дома престарелых всё же меняются к лучшему. Да, проблемы остаются, на их решение нужно много воли, много изменений в сознании тех, кто работает и живёт там, много ресурсов. Но такого, как мы видели лет 10-12 назад, что бабушки-колхозницы искренне рады, что у них есть крыша над головой и железная миска с картошкой и они воспринимают это как норму, на тяжёлый запах и тараканьи бега по ночам жалуются — такого мы сейчас уже не встречаем. Возрастает внимание общества и государства к этой области жизни.
Сменяется поколение людей, которые живут в интернатах. Они уже не чувствуют, что им нужно только стакан воды подать. У них уже есть личные границы, есть потребности, от которых они не готовы отказываться. Они не только пишут жалобы через электронные приёмные ведомств, не только сидят в Одноклассниках. Они ещё и хотят быть востребованными, делиться опытом, хотят быть полезными. У нас появляются движения внутридомового волонтёрства. Мобильные люди вывозят тех, кто маломобилен, на прогулки, люди с хорошим зрением читают в комнатах книги слабовидящим, бабушки вяжут носки детям из детских домов, например. Теплицы при интернатах появляются, жильцы соревнуются, у кого клумба красивее и у кого огурцов больше выросло. Мы им массово закупаем семена и саженцы! Кто-то просит лобзики и гитары привозить.
Тех, кто даже сидеть не может, начинают вывозить на улицу гулять прямо в кровати — на колёсах или на специальных тележках. Так пока не всюду, но должно быть всюду, и мы всё сделаем, что в наших силах, чтобы так и было. Мы когда-то в израильском доме престарелых спросили: а где у вас люди, которые не могут уже вставать с постели? И они удивились: нет у нас лежачих. Потому что там человека, который не может сам сесть, но хочет участвовать в общей жизни, сажают и везут участвовать в разных событиях в жизни дома. И такие люди практически все. Человек там ест не в кровати, а в столовой за столом с красивой скатертью. Он слушает утром обсуждение прессы — даже если дремлет. Он дышит свежим воздухом. Если он в депрессивном состоянии «отстаньте от меня все и дайте умереть» — с ним работает психолог. Вот и у нас постепенно строится то же: психологи, прогулки, занятия по интересам.
Как с едой? А тоже по-разному. Где-то мы сами, например, во время волонтёрских лагерей, ели ту же еду, которой кормят в интернатах по две недели и знаем, что кормят отлично. Когда во время изоляции сотрудники интернатов стали жить в них по 14 суток, некоторые из них говорили в наших чатах, что боятся, что выйти в дверь потом не смогут, так сытно их кормят. А много где ужин в 18 часов, завтрак в 8, и за ночь люди успевают очень сильно проголодаться — это вовсе не полезно на самом деле, не есть после шести в пожилом возрасте. В нескольких интернатах мы благодаря пожертвованиям и доброй воле администрации оборудовали небольшие кухни, где жильцы могут приготовить себе хотя бы макароны или омлет — ведь на пищеблок у них доступа нет, а от меню, даже лучшего 14-дневного, хочется отклониться. Эти кухни становятся точкой притяжения: там и опытом делятся, и беседуют, и дни рождения празднуют.
Важно не только что едят, но и как едят. Знаете, когда масса пожилых людей ждёт открытия столовой, всегда со своими кулёчками и со своим майонезом за пазухой, потом работники открывают двери, все рассаживаются по местам — и там их уже ждёт и первое, и второе, и компот, порой давно остывшие, хочешь ты или не хочешь, налитые или положенные в тарелки, причём металлические. А рядом такие же ложки и кружки. Почему, спросите вы, нет вилок? Самый простой ответ — «запрещено санпинами» (что, к слову, вовсе не так). Нет солонок, сахарниц, перечниц, зачастую скатертей и салфеток, и всего, что якобы «может причинить вред здоровью».
В этом сложившемся обыкновении вдвойне гордимся руководителями интернатов, кто, несмотря на несуществующие хтонические запреты, ввёл уже и без нашей помощи и вилки, и солонки, и посуду из закреплённого стекла или пластика. Сейчас они в наших чатах делятся опытом и даже контактами поставщиков.
В двух пока интернатах запустили тест-драйв «буфетов». Чтобы те, кому этого хочется и не трудно, могли бы выбрать, если не что им есть, то хотя бы сколько. Хотя, как показывают бурные обсуждения в наших чатах по питанию с сотрудниками интернатов, если все поставить с головы на ноги, то и выбирать будет из чего.
А в отделениях для маломобильных людей, там, где можно это оборудовать прямо на этаже, попробуем мини-кафе, где будет в свободном доступе, по желанию, и чай, и — о, ужас! — кофе, и всякие простые радости к чаепитию.
Культура питания — это, к счастью, не про голод и выживание. Это про возможность выбирать, возможность сохранить самостоятельность, про возможность самому решить, когда попить чай, и провести это время за приятным разговором, а не в режиме «дай скорее кружку, я налью, мне чайник уносить пора».
С медицинской помощью есть свои тонкости. Интернат — это социальное, а не медицинское учреждение, там живут, а не лечатся. Соответственно, люди там — жильцы, а не пациенты. При этом в больших интернатах есть медицинская лицензия и свой врач, но если нужно назначить лекарство не из списка «льготных», которые бесплатны и для «домашних» пенсионеров, то постоялец интерната должен покупать их себе сам. В интернатах поменьше нет врача — все прикреплены к ближайшей поликлинике, как если бы люди жили дома. Есть проблемы с доступностью помощи специалистов, например. Но, боюсь, для живущих в тех же посёлках и деревнях у себя дома эти проблемы с доступностью для пожилых людей ещё больше. В учреждении хотя бы какая-то диспансеризация проводится, хотя бы транспорт есть, чтобы к специалисту отвезти при необходимости. На дому, если у человека нет заинтересованных родственников, — в регионах часто легче умереть, чем сделать МРТ или КТ.
