14 января исполняется 130 лет со дня рождения выдающегося русского поэта и прозаика Осипа Эмильевича Мандельштама.
Литературовед, эссеист, критик и переводчик считался одной из крупнейших фигур в русской литературе XX века. О личности, творчестве и трагической судьбе писателя рассказывают современные российские писатели.
Алина Витухновская
В трагической судьбе гениального поэта Осипа Мандельштама для меня есть одна недосказанность. Один вопрос. Понимали ли люди, вольно или невольно вписавшиеся в «красный проект», что он несёт им верную погибель? Ведь это был лишь вопрос времени. Было ли сочинение и публичное чтение стихотворения про кремлёвского горца («Мы живём под собою не чуя страны») актом случайного вдохновения-озарения, или же мазохистической концептуальной акцией, большого поэта, но невротического человека?
Мандельштам был античной фигурой в своих текстах, но слишком тонкой личностью, чтоб стать героем, противостоящим механической индустриальной большевистской машине.
Мандельштам, как и Бродский, произвёл на меня неизгладимое впечатление в детстве и юности. Однако, Бродский стал настоящим героем, а Осип Эмильевич остался жертвой страшного времени.
Мандельштам часто упоминается в моих текстах и стихах. Например:
«Извольте,
Вышвырнув наружу,
Родную речь,
Ей дайте течь,
Чтоб ложь её
Образовала лужу.
Туда и лечь
Извольте…
Я не стихи пишу, —
Вою.
Тихонько громыхаю. Не спешу.
Всего нас двое —
Я и Мандельштам.
Остальные уютятся по домам,
Словечки рифмуют бережно.
Сделайте мне укол от бешенства.
Ну и что?
Я стану нежным,
Как виселица».
Его поэзия надорвала русское бытие и навсегда вошла в его подкорку.
Игорь Савельев
Осип Мандельштам — поэт с очень сложной посмертной судьбой. Может быть, наиболее сложной из всех заметных фигур литературы 20-х — 30-х годов. Его поздние годы пришлись на время массового обращения к литературе. Тут многое смешалось — и некоторый культ чтения и литературы, и разгром РАППа, когда классовый подход к литературе несколько отступил, и пресловутые «инженеры человеческих душ», и многое-многое другое. В том числе, невозможность многое сказать в прессе и вообще вслух — в литературе эта возможность некоторое время сохранялась. Сейчас уже никто не помнит, что Пастернака в 30-х, например, едва ли не официально короновали как преемника Маяковского, — это я к тому, что даже «катакомбная» или «салонная» (как угодно) поэзия переживала некий массовый интерес. Так вот, Мандельштам в эту историю не вписывался вообще никак. Вокруг него и мифология выстроилась как вокруг художника максимально «антипопсового» — вспомните слова про «ворованный воздух». И вдруг посмертно, через полвека, с ним стало происходить что-то совершенно неожиданное.
Вокруг Мандельштама в 80-х создался массовый культ, который вообще был противоположен его творчеству. Два события это определили — первое, конечно, арест и смерть в лагере, второе — нечто уникальное в своём роде — это история с «Мы живём, под собою не чуя страны». Массовый читатель увидел в Мандельштаме фигуру геракловского типа — единственного поэта, который осмелился выступить против Сталина в стихах, не очень скрывал эти стихи и, в общем, почти сознательно взошёл на плаху. И этот геракловский культ в перестройку выстраивался со всеми перегибами, включая песни Пугачёвой на его стихи, и это чаще всего очень противоречило духу мандельштамовской поэзии. Посмертно он оказался максимально непохож на себя — в отличие от Булгакова, Цветаевой, Гумилёва, Ахматовой, Пастернака, всего этого пантеона, где каждый из бронзовых героев, в принципе, отвечал хотя бы тому образу, который когда-то создавал.
Андрей Новиков-Ланской
Мандельштам удивителен тем, что у него нет проходных, плохих стихов. А ведь они есть у всех: даже у Пушкина с Шекспиром. Первые же его юношеские опыты как будто написаны зрелым автором, обладающим не просто большим поэтическим даром, но и изрядным профессиональным мастерством. Другая удивительная особенность Мандельштама — его поэзия со временем только усложнялась. Обычно бывает наоборот: поэт заявляет о себе самобытной сложной манерой, а потом постепенно приходит к простой ясности (наиболее яркие примеры — Блок, Пастернак, Заболоцкий). Осип Эмильевич, напротив, начинает с классической ясности и в итоге приходит к темной запутанной поэтической речи, наполненной сложными тропами, многоуровневой метафорикой… Большинство знакомых стиховедов и поэтов полагают Мандельштама главным поэтом XX века, а стихотворение «Образ твой, мучительный и зыбкий…» называют своим самым любимым стихотворением.
Рагим Джафаров
Как бы странно это ни звучало, но Мандельштам жив. Так же как жив, например, Цой. И так же не утратил актуальности.
Мы живём, под собою не чуя страны…
И для меня, например, Мандельштам и Цой действительно имеют много общего. Оба они шли по дороге в, «которой мучимся, как музыкой и словом»
Сложно сказать, кем он был в первую очередь — музыкантом или поэтом. Мандельштам не разговаривал стихами, он пел их.
А все остальное уже не важно. А может и никогда не было важно.
