Этого исполнителя легко сравнить с Маленьким принцем, героем великого произведения Антуана де Сента-Экзюпери. Поэтичный, философский, ранимый, искренний, неугомонный. Его ремейки известных песен в социальных сетях набирают сотни тысяч просмотров, а его личное творчество заслуживает самого пристального внимания. Мы поговорили с А. Смоленским о музыке, об участии в шоу «Фактор.BY» и личных переживаниях, которые воплощаются в его песнях.
– Антон, я помню твое выступление на шоу «Фактор.BY». Такой вдохновленный парнишка со своим ярко выраженным «Я». Ты начал с песни «Катастрофически» группы «Ночные снайперы». Это был осознанный выбор? И почему ты взял именно эту композицию?
– Да, действительно, я начал свой путь в проекте с песни «Катастрофически» группы «Ночные снайперы», и это был мой осознанный выбор, потому что я безмерно люблю творчество группы, творчество Дианы Арбениной. Это словно один из тех маленьких человечков внутри, который живет во мне и разговаривает устами Дианы Арбениной, поэтому хотелось как-то приблизить свой образ в проекте с действительностью: с тем, как я себя воспринимаю.
По поводу самого проекта: я считаю, что мое решение участвовать было поспешным, возможно, избыточным и ненужным. Телевизионное шоу предполагает использование определенных архетипов с достаточно понятными и не совсем «сложносотканными» персонами. Однослойные, без какой-либо сложности, образы нужны телевизионным проектам, чтобы привлечь к экранам как можно больше людей. Но в действительности-то творческие люди во много раз сложнее, оттого и интереснее. И я себя не ощущал «своим» в рамках проекта. На каждом этапе ощущал себя лишним, не испытывал того, что испытывали другие участники. И я могу об этом говорить, потому что я видел их радость или грусть, видел их эмоции.
Об участии в шоу
– Ты сам принял решение пойти на это шоу?
– Да, решение пойти на проект я принял сам. Мне хотелось, наверное, какой-то жизненной энергии, творческого запала. Но, к сожалению, я этого не получил. Я бы не очень хотел, чтобы мой слушатель, который стремится узнать меня получше и может наткнуться на видео с моими выступлениями, ассоциировал меня с этим проектом, потому что мой образ там слишком ложный, ложный от недостатка информации обо мне. Там я – это не я, это сгусток несовершенств и растерянности, человек ищущий, человек неопределившийся.
– Что стало самым ценным (и, возможно, самым неожиданным) опытом для тебя как артиста в этом шоу?
– Мне кажется, работа в таком большом проекте, где задействовано много людей, это само по себе ценно. Ты узнаешь изнутри, как работает шоу.
Самое ценное, что я для себя вынес из участия в проекте, – это возможность посмотреть на себя со стороны, глазами операторов, режиссеров и других членов съемочной группы. Я понял, что мне точно нужно продолжать себя искать, продолжать работать над тем, что живет во мне и так хочет проявиться. Волнение – мой главный враг, старающийся все подчинить какому-то правилу, системе, которой на самом деле не существует. Музыка – это в какой-то степени сравнимо с полетом, тем полетом, где крылья (теория и практические навыки) ни в коем случае не должны быть скованы. Волнение же сковывает. И сковывает очень сильно.
– Какой совет от наставников запомнился больше всего?
– Сложно выделить что-то одно; мне кажется, каждый наставник – это уже наглядный совет для участников. Каждый из них самородок, каждый из них достиг маленьких и больших успехов в своем творчестве, бизнесе. Я не скажу, что какой-то определенный совет врезался в мою голову. Здесь речь больше о самоанализе. Я не старался себя с кем-то сравнивать. Когда вышел проект, я его посмотрел (через неприязнь к себе тогдашнему) и вынес для себя все минусы и плюсы своего выступления, сделал работу над ошибками. Излишняя самокритика свойственна моей личности. Она хороша тем, что постоянно держит руку на пульсе, хоть и имеет уйму негативного для личности как таковой. Мне не понравилось ни одно мое выступление в проекте; были, конечно, моменты, когда я говорил себе: «Вот здесь ты молодец», – но это все равно не то. Стихотворение, конечно, можно любить по одной удавшейся строке, но хочется, чтобы каждая строка попадала, куда нужно. Так же и с вокалом.
– Мне кажется, с того момента в тебе самом произошли большие изменения…
– Я не думаю, что именно факт моего участия в проекте как-то сильно повлиял на меня. Нет, я развиваюсь постепенно: то, что я представляю сегодня, и то, что я буду представлять в следующем году, естественно, будет сильно отличаться. И это нормально, как и нормально противоречить собой сегодняшним себе завтрашнему. Я считаю, что любой проект нельзя воспринимать как какой-то основательный элемент изменения. Нет. Это маленькая часть пути. Каждый шаг по-своему важен, и даже тот, что потерял равновесие.
– Ты стал старше, увереннее, твоя музыка стала особенной. Ты сам эти перемены замечаешь?
– Я стал старше, потому что я взрослею, увереннее – все по той же причине. Я набираюсь опытом, где-то обжигаюсь, где-то нахожу для себя счастье и радуюсь этому.
По поводу того, что моя музыка стала особенной: я не знаю. Сложно, находясь в своем теле, критически посмотреть на себя со стороны. Особенно – учитывая мою повышенную самокритику. Мне кажется, о музыке могут говорить все, кроме автора. Это будет честно: цепляет – не цепляет, живет – не живет. Я как автор безмерно счастлив быть для слушателей тем самым маленьким человечком внутри, о котором я упоминал в самом начале нашего диалога, говоря о творчестве «Ночных снайперов» и Дианы Арбениной в отдельности. Для меня это высшая ценность, настолько, что зачастую не могу сдержать слез.
О корнях и журналистике
– Ты родом из Сморгони, небольшого городка в Гродненской области. Как сам город и окружение повлияли на тебя?
– Я действительно родился в небольшом городе Сморгонь. И все-таки, как ни крути, место, где ты вырос, сильно влияет на жизнь, определяет ее течение, кругозор. В силу небольшой численности все друг друга знают и знают больше, чем это нужно. Каждый уголок, каждый дом, веточка на дереве, яма на дороге, граффити на стене и многое-многое другое уже настолько знакомы, выучены, что однажды открывается «второе знакомство». Ты начинаешь смотреть на до жути привычные места и детали города другими глазами. Это сродни длительному рассматриванию себя в зеркале: вначале начнешь стареть, а дальше и вовсе начнешь видеть какие-то потусторонние ужасы. С городом же все немного по-другому. Без ужасов, конечно, но как минимум печалью все однажды обрастает. Все эти процессы, жилы маленького города живут во мне. Я был и остаюсь их частью, и они как были, так и остаются во мне. Я убежден, что Сморгонь как место, в котором я родился, познал настоящую дружбу, первую влюбленность, во многом повлияло на мое эстетическое восприятие мира. До мелочей зная всех и всё, ты обязательно себя изживешь в этом. И самое важное – найти средства в себе перевернуть это восприятие, выкрутить все так, чтобы старое начало восприниматься как новое или хотя бы как новое старое. Замечать новые детали в том, что уже, казалось, видел миллионы раз, большой проницательности стоит. То же самое и с людьми. Кажется, ты знаешь каждый волосок, каждую косточку прохожего, что ну большее там не рассмотреть. А нет! Наступает «второе знакомство». И ты в том, в ком, казалось, рассмотреть больше нечего, находишь такие грани, что сложно уже оторваться.
– Как прошло твое детство?
– В детстве я был очень активным ребенком, посещал много секций, творческих кружков; естественно, огромнейший акцент в моей жизни делался на музыку. Я успешно (с направлением поступать дальше, в музыкальный колледж) окончил Сморгонскую детскую школу искусств имени М. К. Огинского по специальностям «баян» и «фортепиано». Там же посещал ансамбль, хор, изучал сольфеджио и музыкальную литературу. Вместе с этим я больше всего развивался в вокальном творчестве. Долгое время посещал церковный хор, в котором достаточно быстро заявил о себе и часто выступал в качестве солиста. Совмещал это с посещением образцовой вокальной группы эстрадной песни «Радость», где благодаря мастеру своего дела Веронике Буринской обучился основным принципам эстрадного вокала. Также были и другие преподаватели, которых я, к сожалению, смутно помню. Они, вероятно, тоже как-то повлияли на меня, но все-таки неизгладимый след оставили церковь и группа «Радость». Помню, какое-то непродолжительное время я ходил на лепку из соленого теста (смеется). Но это так, по мелочи.
Естественно, в активном творческом течении совсем теряется важность школы (улыбается) как места, в котором ты получаешь общие знания. После девятого класса, когда я уже загорелся желанием поступать, во мне произошел большой переворот в личности: я вернулся в школу, вернулся в том смысле, что стал углубленно изучать, наверстывать упущенное, чтобы поступить туда, куда захотел по глупости, по побочности переходного возраста.
– Буду рад, если поделишься самым ярким воспоминанием из того времени.
– Ярких воспоминаний из детства было очень много. И что-то выделить одно достаточно сложно. Но я хотел бы поделиться своим обучением в вокальной группе «Радость».
Когда ты туда попадаешь, тебе приходится негласно конкурировать с другими ребятами. Главное понимать, что это здоровая конкуренция: каждый проявляет себя, свои способности, без вреда ближнему. Как только я пришел в «Радость», меня сразу же поставили в общую группу, из которой тебе нужно «выбраться», проявив достаточно искреннего желания быть достойным сольных занятий. Это не значит быть персоной в группе, это значит – быть группой. Находясь в том или ином коллективе, стоит понимать, что ты несешь ответственность не только за себя. Рядом с тобой другие люди, точно такие же, как и ты. И у вас – общее дело, в котором один другому должен помогать. Уверенно держишь партию? Более артистичный? Переведем вначале в квартет. Будут успехи – будет трио, дуэт и, наконец-то, сольные занятия. Для этого нужно быть сильным артистом, вернее – потенциально сильным артистом, ведь все мы были детьми: мало кто знал, на что он способен.
Конечно, сначала было непросто. Музыка – это, в принципе, нелегко на первых порах. Но Вероника Францевна первая рассмотрела во мне артиста. Я много работал, чтобы так произошло. И так произошло! Приятно осознавать, что труд оценен по достоинству. Я начал активно выступать, участвовать и чаще всего побеждать в республиканских и международных конкурсах. Это было ответственно, всегда волнительно, но так приятно. Ты растешь, ты развиваешься, и твой слух развивается вместе с тобой. Еще вчера непосильное уже сегодня становится более чем реальным и простым. Намечаются новые вершины, и ты не боишься к ним идти, когда есть рядом человек, который пусть и достаточно сурово, но искренне верит в тебя. Спасибо, Вероника Францевна! Это действительно был первый человек, рассмотревший во мне сильного исполнителя, которому нужно было помочь с поиском. И мне помогли. Но счастье оттого и счастье, что недолговечно. Случился переходный возраст, и мое сознание вдруг решило, что музыка – это что-то настолько несерьезное, настолько нестабильное, что вряд ли получится что-то на этом построить.
– Насколько я знаю, ты окончил факультет журналистки Белорусского государственного университета.
– Свой выбор поступить на журналиста я воспринимаю как одну из колоссальных ошибок в своей жизни (улыбается). Я все детство рос в творческом мире: после девятого класса мне давали направление на учебу в музыкальном училище, после была бы консерватория. Но случился переходный возраст, и в этот момент ты становишься вообще невменяемым человеком. В тебе появляется какой-то внутренний протест, и кажется, что все то, что ты делал раньше, – это какая-то детскость, что-то неважное и совсем не серьезное. И ты начинаешь думать: «Блин, а чем бы мне заняться, действительно важным и действительно стоящим». Так я пришел к журналистике. И сейчас, уже с отличием окончив факультет журналистики, я действительно воспринимаю это как ошибку в жизни. Но при этом люди, с которыми я познакомился во время учебы, те знания, которые я получил в университете, считаю очень важным приобретением. У меня были замечательные преподаватели, особенно – по литературе: зарубежной, белорусской, русской. Я обожаю литературу. Много черпаю из нее для себя. Это ведь жизненный опыт другого человека в художественной форме, который ты имеешь полное право перенять, посмотреть на те или иные события, ошибки героев и понять, что я так жить не хочу. Или наоборот – хочу. Так и формируются ценности и убеждения. Конечно, то же самое можно сказать и про кинематограф, и про живопись, и про другое, так или иначе связанное с искусством. И это будет правдой. Я испытываю сильное удовольствие от самого процесса чтения, радуюсь, наслаждаюсь. Я абсолютно согласен с выражением Марины Цветаевой о том, что чтение – это не про развлечение, а про усердную работу. Нет смысла читать поверхностно. Автор, создавая то или иное произведение, делясь самым сокровенным, самым больным, вряд ли желает остаться непонятым. Во мне это, возможно, творческая солидарность или стремление все в этой жизни познать. Когда читаю, я всегда думаю, анализирую, подчеркиваю, что-то выписываю. Если не идет концентрация на тексте, то я не буду читать «лишь бы читать». Оставлю, вернусь, когда буду в духе.
– Как навыки журналиста (работа со словом, понимание аудитории) помогают тебе сейчас как автору песен?
– Думаю, что никакие, потому что современная журналистика нацелена на работу по шаблону. Создание продающихся текстов, текстов для интернета: заголовки пишутся по принципу английского предложения – подлежащее-сказуемое, кто что сделал и пару деталей, чтобы уточнить. Журналистика – это набор определенных штампов и выражений. Ты пишешь для аудитории, которую знаешь. И это точно не про меня. Повторюсь, журналистика – побочное явление переходного возраста. Я называю это так.
О театре
– Ты пишешь музыку к театральным постановкам. Легко ли дается тебе это?
– Моя первая работа над спектаклем – это работа в группе режиссера-постановщика Татьяны Самбук. Это безмерно талантливый человек, я вдохновляюсь ею как творческой личностью и как человеком. От нее исходит какой-то необъятный свет, который заряжает, переворачивает что-то внутри, приятно заставляя соответствовать ее светлому образу, хотя я себя светлым человеком не могу назвать. Во мне очень много переживаний, наваждений, я достаточно депрессивный человек. Для меня стакан наполовину пуст.
Вернусь к вопросу. И моя первая большая музыкальная работа была для спектакля «Палачанка» – это историческая легенда о любви князя Владимира и Рогнеды. В самой легенде мало хорошего: так случилось, что история зачастую жестокая и холодная. Спойлерить не буду – лучше прийти и посмотреть спектакль в Белорусском ТЮЗе. Эта работа далась мне тяжело. Время вечно поджимало, не давая возможности, какого-то окошка чтобы передохнуть, перевести дыхание. Я работал и днем и ночью, потому что хотел хотя бы приблизиться к тому, что было запланировано, нарисовано в голове. Работа строилась в постоянном обсуждении деталей с Татьяной Самбук: музыка не должна быть сама по себе, она должна подчеркивать, что-то подтверждать, усиливать в спектакле. Все должно быть переплетено, должно произойти слияние действия и звука. Я очень переживал, думал, что не справлюсь с этой работой. Это ведь комплексная работа. Ты пишешь не одно произведение со своей жизнью, а сразу несколько между собой и связанных, и нет. Но все хорошо, я справился. Опять же, волнение – главный враг. В который раз я прихожу к этой мысли. Первый спектакль для автора-исполнителя, музыканта, композитора – это возможность расправить крылья, понять, что нет ничего невозможного и не так страшен нарисованный дьявол. После работы над спектаклем «Палачанка» мне начали предлагать сотрудничество и другие театры. Например, Театр на Спасской недавно выпустил спектакль «Чадо мое» (постановка – Кирилл Заборихин), в котором прозвучали мои песни «цавт танем», «расстояние», а также инструментальные произведения.
– Переход к созданию музыки для театральных постановок – это сознательный шаг в сторону «серьезного» искусства? Что привлекает тебя именно в театре как пространстве для твоей музыки?
– Конечно, это сознательный шаг в сторону «серьезного» искусства. В принципе сложно сказать, что такое «серьезное» и «несерьезное». То, что спектакль требует больше сил и энергии, – это да. Ты причастен к творчеству, которое создаешь не только ты один. Это группа заинтересованных людей, где каждый играет свою роль, важную, определяющую течение действия. То, о чем я пою, о чем пишу, – это все про меня. Оно не менее серьезно, ведь искреннее и настоящее. Конечно, спектакль – это больше, чем музыка, в нем задействовано много процессов – это и видеть, и слушать, и вникать, и чувствовать. И все это вместе действительно создает одно большое произведение, которое питается абсолютно со всех источников: это и музыка, и работа со светом, и сценография, и сюжет, и игра каждого актера, которая придает действию уникальное прочтение. Мне приятно чувствовать себя причастным к таким большим творческим вещам.
– Как строится твоя работа с режиссером и драматургом над спектаклем?
– С драматургом мне не приходилось работать, а вот с режиссером я стараюсь всегда держать около дружескую связь. Вообще, на мой взгляд, творческая работа должна подразумевать положительную атмосферу, она не должна быть сухой. Опять же вспомню Татьяну Самбук, потому что с ней мне было мегаприятно работать, несмотря на то что во мне было достаточно переживаний. Важно ощущать поддержку, особенно, когда делаешь свой первый шаг в чем-либо. И я эту поддержку получил, за что безмерно благодарен Татьяне. Вообще, режиссер – это человек, без которого сложно представить организацию творческого процесса. Если без композитора можно обойтись, то без режиссера – точно нет. Мы с Татьяной Самбук работали сообща. Я несколько раз перечитывал текст спектакля: хотелось быть до невозможного вовлеченным в суть. Каждую свою идею, заметку, музыкальную строку обсуждал с режиссером-постановщиком, присылал множество возможных вариантов. И так, сообща, родилась «Палачанка».
– Насколько тебе комфортно выступать в роли композитора?
– Я ведь пишу свои песни – значит я уже композитор. Я пишу стихи, тексты для своих песен – значит я еще и автор. Нет ничего возвышенного в этом. Я просто так живу, ощущая мир звуками, точно подобранными словами. Соответственно, да, быть композитором мне комфортно. Я в своей тарелке (главное – не ешьте!). Быть причастным к объемным проектам, таким как спектакль, – это просто больше ответственно, оттого и тревожно. Наверное, для того, кто не видит в себе недостатков, это было бы спокойно, но не для меня. Я грызу себя за все, что делаю. Такова моя личность. Возможно, в таком ощущении себя я однажды приду к чему-то совершенно невероятному, тому, что наконец-то мне будет в совершенстве нравится. Но, кажется, даже там я найду, к чему можно к себе прикопаться.
– Какой ты видишь роль современного композитора в театральном пространстве? Должна ли музыка к спектаклю быть академичной в классическом понимании или есть место и электронике, и экспериментам?
– Ты должен быть человеком, который понимает, к чему он пишет музыку, понимает внутренние процессы, которые происходят при создании спектакля. Ты должен ощущать свою причастность, должен понимать свою ответственность. Быть абстрагированным невозможно, ведь это коллектив.
Должна ли музыка спектакля быть академичной? Конечно, нет. Это какие-то предрассудки, при этом академическую музыку можно использовать в зависимости от той или иной задумки. Если она будет уместна в рамках той или иной мизансцены, в рамках стилистики и того подобного, то вполне это может звучать естественно.
Мне кажется, в принципе, любое искусство без привязки к театру или музыке – это всегда отображение действительности. Постмодернизм не появился просто так – он назрел из настроений общества, его интеллектуальной зрелости. Все, что создает человек, не может быть необъяснимым. У всего всегда есть причины и следствия. Ограничивать в чем-то себя – значит закостенеть, стать консервативным. А для чего это творческим людям? Разве что ради какой-то выдуманной в собственной голове игры, дополнительного смысла жизни. Оттого конечно, сегодня в современном спектакле есть место всему, главное – чтобы оно было уместным, не противоречивым действию.
О творчестве
– А. Смоленский — какой он в творчестве?
– Если большое искусство является отображением общей действительности, духа времени, то мое искусство, мое творчество – это отображение исключительно моей действительности. То, чем я живу в тот или иной период жизни, обязательно найдется в моих текстах, музыке. Творчество – это ведь осмысление, прокручивание того или иного вопроса, обличенного в историю. Мое творчество дышит – я это чувствую. Дышит оно потому, что я искренний, оголенный, если угодно. За образами и метафорами всегда стоят определенные люди и ситуации. Перед каждой премьерой своей песни я сильно переживаю, потому что не вру, а правда ведь не всегда воспринимается адекватно.
– Требовательный, легкий, неугомонный?
– Мои друзья говорят, что я в творчестве очень много работаю. Хотя я сам этого не замечаю. Я говорю: «Я живу. Я наслаждаюсь процессом создания музыки и стихотворений, не замечаю время, и, действительно, может показаться, что я очень много работаю». Но стоит понимать, что такая работа не воспринимается работой. Это стиль жизни без графика и особых требований. Я ощущаю себя искренним маленьким человеком, который имеет право на горе, имеет право на счастье, право на чувства, которого легко ранить. При этом я достаточно гибкий и требовательный, когда это нужно (улыбается).
– Как рождаются твои песни?
– Это всегда какая-то череда неслучайных случайностей. Для создания песни нет каких-то определенных условий. Должно быть определенное настроение духа, когда ты не задаешься вопросом «хочу/не хочу?», а тебя что-то само забирает и ты начинаешь писать. Иногда достаточно привести себя в это состояние чашкой кофе и сигаретой, иногда – парой вырванных реплик из диалога незнакомых людей. Это всегда что-то непредсказуемое. Это может быть необычная деталь на улице, к примеру, девушка с привлекательной обувью (почему бы и нет), какие-то символы, которые работают как магнитная удочка для создания того или иного текста или музыки.
– В соцсетях ты исполняешь и современные поп-хиты, и свои личные песни. Это сознательное «раздвоение» амплуа – «развлекаю» vs «мыслю»? Или это все же отражение разных граней твоего творческого «я»?
– Это сознательное раздвоение, за которое, думаю, я однажды поплачусь. Мне кажется, творческий человек не может себя сковывать в музыке, представляя только свои песни. Очевидно, все мы кем-то вдохновляемся, например, песнями исполнителей, благодаря которым хочется жить. Невозможно жить только своим. При этом, мне кажется, в социальных сетях нужно уметь расставлять приоритеты, и сейчас я активно думаю о том, как продвигать исключительно свое творчество: перестать исполнять каверы и больше говорить словами, которые живут во мне. Мне есть, что сказать. Мне есть, что спеть. Мне есть, что сыграть. И я хочу этим делиться.
– В роликах тебя часто можно увидеть с певицей YUKA. Расскажи о вашем творческом тандеме. Как вы нашли друг друга, как познакомились?
– Да, это моя лучшая подруга. Это один из самых близких мне людей, можно сказать, часть моей души. Мы познакомились с ней на факультете журналистики БГУ, поэтому, еще раз скажу, хоть я и считаю учебу там каким-то побочным моментом моей жизни, все-таки важные истории там произошли, и одно из них – мое знакомство с YUKA. Оно произошло в тот момент, когда я отказался от музыки, думая, что это не мое. Мне кажется, жизнь никогда не сделает что-то случайно: все так или иначе имеет смысл и важность. Думаю, отчасти благодаря YUK’е я вернулся в музыку. Она протянула мне руку помощи и вернула то, от чего я, казалось, отказался навсегда в переходном возрасте. Я этого стеснялся, потому что думал, что это недостаточно серьезно (да, глупец). Я искренне благодарен своей подруге за это. Мы создаем действительно интересные вещи, мы находимся в начале пути, и я безмерно рад, что рядом есть такой человек.
– Планируете ли совместные песни?
– Я выпускаю осенью свой дебютный альбом, и одна из песен альбома планируется с YUK’ой. Этот альбом крайне важен для меня. Он еще не вышел, а я уже безмерно его люблю. Я планирую включить в него своих близких творческих людей, среди которых – YUKA. Хочется сделать альбом с людьми, которые формируют меня, с которыми я чувствую свое родство, которые важны для меня.
– В соцсетях у тебя много перепевок, ремейков на современные поп-хиты. Когда ты берешь чужую песню (хоть Бузову, хоть классику), что для тебя важнее – максимально точное воспроизведение хита или твое авторское видение, придание нового смысла?
– Для меня очень важно не воспроизвести песню так, как исполнил ее сам автор, потому что иначе она будет звучать как пародия. Я всегда пытаюсь показать то, как сам воспринимаю ту или иную песню. Мне кажется, в этом заложена вся суть. Люди в комментариях под песнями часто пишут: «благодаря вам я наконец-то понял смысл песни, потому что вы очень грамотно расставляете акценты, а грамотно расставленные смысловые акценты добавляют песне глубину». И в этом есть смысл, я сам это замечаю.
– Что является для тебя триггером в твоем творчестве? Вдохновение, личные переживания, опыт, наблюдения?
– Не знаю, как все это может быть триггером… Какие-то вещи, конечно, могут быть негативными, неприятными, больными, но они не вызывают триггера, наоборот, заставляют меня чувствовать себя живым. В принципе, заставляют меня чувствовать. И даже если что-то негативное мне приходится переживать, я все равно воспринимаю это как часть жизни, как часть творческого пути. Да, оно бьет, но оно не рушит. Скорее всего, меня разрушила бы какая-то слишком приземленная жизнь, жизнь по правилам, в рамках, а так – я живу.
– Что сам считаешь важным в жизни и творчестве?
– Это достаточно личный вопрос не в плане того, что он интимный, не требующий огласки, а в плане, что у каждого ответ на этот вопрос будет свой. Наверное, нужно находиться в гармонии с самим собой, нужно во многом доверять своей интуиции. И это будет честно по отношению к самому себе. Гармония – это не всегда про спокойствие или умеренность. Иногда это – необъятный порыв, стремление, неостановимый поток, который тоже для меня гармония. Гармония в разности, ей нет правила, здесь много противоречий, которые отлично соединяются воедино. Что еще не менее важно, так это не потерять своих людей, быть искренним, честным и верить своей интуиции.
– Знакомо ли тебе такое понятие, как «муки творчества»? Какая самая выстраданная песня в твоем репертуаре?
– Да, мне знакомо такое понятие. Это почти про каждую мою песню. Так повелось, что я больше пишу о каких-то серьезных, тяжелых историях. Самая выстраданная песня в моем репертуаре? Это на данный момент «цавт танем». Я ее не люблю, потому что, как только ее слышу, она возвращает меня в то состояние, в котором я ее писал. Это было в атмосфере потери смысла жизни и потери каких-то ориентиров, целей, мечтаний. Тогда руки опустились настолько, насколько не опускались ранее. У меня есть расстройство пищевого поведения, и, к сожалению, это психическое расстройство, которое имеет много побочных эффектов. И вот именно в тот период, когда я писал песню «цавт танем», случился пик, обострение. Я не видел света ни в чем, даже в творчестве. Казалось, что ничего больше не порадует. Оглядываясь в то время сейчас, я действительно признаю, что хуже, чем тогда, я себя никогда не чувствовал. Удивительно и то, что я совсем не помню деталей процесса записи песни «цавт танем». Вероятно, моя психика, сильно не разбираясь, отнесла все, что в то время происходило, в раздел «травмирующее».
С момента ее выпуска прошло полтора года, она не сильно популярная в моем репертуаре, но очень личная. Те, кто ее заслушивал, писали, что испытывали то же самое, что я тогда. «Цавт танем» как убивает, так и возрождает. В этом, видимо, ее сущность.
Это удивительно – знать, что музыка действительно объединяет, даже если она тяжелая, негативная и депрессивная. В моем представлении даже такая музыка по итогу имеет положительное значение. Человек, который ее слушает, понимает, что он не остается один на один с проблемой. Именно в самые угнетенные моменты жизни крайне важно услышать, что ты не одинок и кому-то было точно так же плохо, как и тебе сейчас. И таким образом музыка становится связующим звеном между автором и слушателем. Это наша общая точка соприкосновения, которая сроднила, сделала ментальными друзьями, опорой, поддержкой и надеждой на то, что все закончится.
– Сейчас ты работаешь над своим дебютным альбомом. Можешь раскрыть его основную идею или сквозную тему? Что ты вкладываешь в него? И когда мы его услышим?
– Альбом еще только на стадии реализации, но мне уже нравится, какими яркими и насыщенными историями обрастают песни (обо всем расскажу ближе к премьере, это будет очень интересно). Все, чем я планирую наполнить дебютный альбом, – это отчасти эксперимент, отчасти вызов для своих сил и способностей, но это увлекательно и азартно. Запланировано много всего сопутствующего к альбому, среди чего – невероятно красивые и интеллектуальные анимации талантливой Ангелины Сазанович (псевдоним – «рощупкин»), с которой я близко дружу и сотрудничаю уже много лет и с которой мы вместе напишем текст к одной из песен альбома, клипы, эстетические и вокальные короткие видео, реклама, привлечение СМИ и многое другое. В общем, жду не дождусь премьеры! Интересно, как отреагируют слушатели. Если говорить о теме, которая с большего объединяет все песни в альбоме, то это, конечно, любовь. Точнее – ее виды. Еще древние греки выделяли 7 типов любви. Это забавно – типизировать то, что у каждого человека проигрывается уникально, по-своему.
В общем, альбом будет моим личным прорывом – я это чувствую уже сейчас, за несколько месяцев до премьеры. Это воспринимается чем-то крайне важным, без чего я буду не я.
Блиц-опрос
– Назови одного музыканта/композитора (любой эпохи и жанра), который тебя вдохновляет, но чье влияние на вас слушатели вряд ли угадают?
— Это российская певица, композитор и поэт Елена Фролова.
– Какой самый неудобный, но важный вопрос ты, как журналист, задал бы себе как артисту? И как бы на него ответил?
– На днях размышлял над подобным вопросом. Чем более ты становишься известным, тем сложнее найти своих людей, потому что человек в первую очередь будет влюбляться в тебя творческого – того, кого можно послушать на стриминговых площадках и в социальных сетях, того, кто причесан долгим поиском «нужных слов», эмоциональной окраской музыки. Стоит понимать, что человек творческий и человек реальной жизни – зачастую две разные истории. При личном знакомстве с автором не стоит завышать ожидания или же стремиться их оправдать. Стоит держать в голове, что любой творческий человек в первую очередь человек, со своими заморочками, тараканами и скелетами в шкафах. Не стоит рисовать горы, дабы не упасть с них.
Оттого самый неудобный вопрос для меня сегодняшнего: как неискаженно воспринимать тебя другому человеку, когда доступно для изучения лишь только творчество? Точного ответа не дам, но догадываюсь. Стоит держать в голове, что творчество – это осмысление действительности, авторская переработка, анализ со своими выводами, но ни в коем случае не сама жизнь. Эта мысль будет отрезвлять как того, кто знакомится, так и того, с кем знакомятся. Либо знакомиться и что-то серьезное строить только с человеком, очень далеким от культуры, далеким от творчества, которому абсолютно на все это плевать. Вот тогда, возможно, будет и нормально.
– Какая книга (не обязательно про музыку!) сейчас лежит у вас на столе/в ридере и почему?
– Прямо сейчас я читаю «Темные аллеи» Бунина. Эта книга созвучна со мной, созвучна с моим состоянием сейчас. Каждый рассказ в сборнике крайне тяжел, болен и кровоточит. Важно себе напоминать, что человек соткан не только из хорошего, но еще и из плохого, и важно стремиться сделать так, чтобы это плохое имело как можно меньше места в нашей жизни. И я чувствую, что мне нужно что-то светлое сейчас, чтобы выйти из «темных аллей», в которых нахожусь. Но, во всяком случае, я продолжаю его читать, продолжаю гулять по черным улицам, закоулкам души, о которых рассказывает Бунин.
– Каким ты видишь А. Смоленского через год? Или не любишь заглядывать в будущее, стараясь жить здесь и сейчас?
– Оценивая опыт своей жизни и своего творчества, через год, очевидно, это будет другой человек; через год на вопросы этого интервью я ответил бы по-другому, может быть, что-то уточнил, может, наоборот – где-то бы промолчал. Я знаю, что это будет другой человек. В силу повышенной самокритики у него будет еще больше поводов проанализировать свое «дело». Все-таки грусть и печаль из меня не достать. Это хроническое. Ну и пусть так.