24 мая исполнилось бы 80 лет русскому и американскому поэту, лауреату Нобелевской премии Иосифу Бродскому (1940-1996).
Биография Бродского складывалась, словно по заказу. Родился в одном из красивейших городов мира, прошёл через все чистилища, которые положены поэтам. Испытал роковую любовь. Поэзию считал «высшей формой речи, нашим генетическим отличием от зверей». В любви к Ленинграду, с его «удивительным чувством пропорций» и «дышащими покоем фасадами», который заставлял «стремиться к порядку в жизни, хотя и безрезультатно», он признается годы спустя, в эмиграции.
Под лучшим в мире флагом
Родился Иосиф Бродский в семье капитана 3-го ранга ВМФ СССР Александра Бродского, военкора, после войны работавшего в фотолаборатории Военно-морского музея. Раннее детство пришлось на годы войны, в 1942 году после блокадной зимы мать увезла ребёнка в эвакуацию в Череповец. В Ленинград вернулись лишь в 1944-м. Со школами у мальчишки не складывалось, сменил их несколько. Безуспешно поступал в морское училище и школу подводников. И работы менял, как перчатки, пытаясь помочь семье. Фрезеровщик, помощник прозектора в морге, истопник, матрос на маяке. В течение нескольких лет работал в геологических экспедициях. Среднее образование получил в школе рабочей молодёжи. Много, но бессистемно читал: поэзию, философскую и религиозную литературу, изучал английский и польский языки. Большое впечатление на молодого человека произвели стихи Евгения Баратынского и Бориса Слуцкого.
Эстетические взгляды поэта формировались в Ленинграде 40-50-х — с его домами, пострадавшими от бомбёжек, с окраинами, бесконечной водой и отражениями в ней. На всю жизнь у Иосифа сохранились впечатления от прогулок по Военно-морскому музею: «Уж не знаю, откуда взялись у меня замечательные чувства к морскому флоту, но тут и детство, и отец, и родной город… Как вспомню Андреевский флаг — голубой крест на белом полотнище… Лучшего флага на свете нет!»
«У каждого свой храм!»
Самым говорящим высказыванием Бродского считаю вот это: «Я всегда верил, что человека определяет не раса, религия, география или гражданство. Прежде всего человеку нужно спрашивать себя: «Трус ли я? Или я благородный человек? Или я лжец?» И тому подобное». Но власть к стихам поэта изначально относилась настороженно, в «Пилигримах» (1958) и «Одиночестве» (1959) он пытался ответить, почему так.
В Ленинграде о Бродском заговорили в начале 1960-х, когда он выступил на поэтическом турнире в ДК имени Горького, с участием Глеба Горбовского, Александра Кушнера, Виктора Сосноры. Николай Рубцов так отозвался в письме: «Конечно же, были поэты и с декадентским душком. Например, Бродский. Взявшись за ножку микрофона обеими руками и поднеся его вплотную к самому рту, он громко и картаво, покачивая головой в такт ритму стихов, читал: «У каждого свой хрлам! У каждого свой грлоб!» Шуму было! Одни кричат: «При чем тут поэзия?! Долой его!» Другие вопят: «Бродский, ещё!»
Тогда же Иосиф начал общаться с поэтом Евгением Рейном, который представил его Анне Ахматовой. Анна Андреевна стала главным критиком и учителем молодого поэта. «Фраза Ахматовой «Вы сами не понимаете, что написали» — после чтения «Большой элегии Джону Донну», — писал Лев Лосев, — вошла в персональный миф Бродского как момент инициации». Говоря о стихах нового гения, отмечали влияние Цветаевой, Мандельштама, Пастернака.
События последнего десятилетия в Союзе — до самого отъезда в эмиграцию в 1972 году для Бродского были спрессованы в настоящую «книгу жизни». В 1962-м он встретил художницу Марианну Басманову, которой спустя двадцать лет перепосвятил всю любовную лирику: «Новые стансы к Августе» (США, Мичиган: Ardis, 1983). Несравненная «М.Б.» стала Августой всей его жизни, что поэт предугадал уже в первых посвящениях — «Я обнял эти плечи и взглянул…», «Ни тоски, ни любви, ни печали…», «Загадка ангелу». Лев Лосев назвал стихи, посвящённые Марианне, «горнилом, в котором выплавилась поэтическая личность Бродского». Молодые люди состояли в бурных отношениях, одно время жили вместе. В 1968 году у них родился сын Андрей, но после рождения ребёнка они расстались. Последнее стихотворение с посвящением «М.Б.» датировано 1989 годом, но в переписка их оборвалась лишь за год до ухода поэта.
Биография для «рыжего»
29 ноября 1963 года в «Вечернем Ленинграде» появилась статья, где Бродского клеймили за «паразитический образ жизни», «формализм» и «упадничество». После выступления Хрущева на пленуме ЦК КПСС в обществе начали борьбу с «нравственными калеками и нытиками», а Бродского уже задерживали за публикацию в самиздатовском «Синтаксисе». На сей раз «доказательством» служили строки из чужих стихов, а также — искажённые — из его поэмы. Но главное, никто не желал принимать во внимание, что именно в это время Иосиф начал зарабатывать литературным трудом: в журнале «Костёр» была напечатана «Баллада о маленьком буксире», Ленинградской студией ТВ по ней был принят к постановке сценарий документального фильма, в издательстве «Художественная литература» вышли его переводы кубинских и югославских поэтов, был подписан новый договор.
Статья в «вечёрке» оказалась сигналом. Друзья спрятали поэта в психиатрической больнице в Москве, но он попросил его вызволить, а через несколько дней после возвращения в Ленинград попытался перерезать себе вены. Разрыв с Марианной Басмановой перекрыл для него все эмоции. А дальше пошло по накатанной: 8 января 1964-го в «вечёрке» опубликовали письма «возмущённых читателей», и 13 февраля Бродского арестовали по обвинению в тунеядстве. В камере у него случился сердечный приступ, и с этого времени стенокардия стала его постоянной спутницей.
О подробностях судебного процесса мир узнал из записей московской журналистки Фриды Вигдоровой. Изложенный в них диалог судьи с обвиняемым вполне сгодился бы для пьесы абсурда. Доводы защиты — поэта Натальи Грудининой и переводчиков Ефима Эткинда и Владимира Адмони, что переводы Бродского высокопрофессиональны, и литературный труд нельзя приравнивать к тунеядству, не были приняты. Высказывания свидетелей обвинения — рабочего-трубоукладчика, пенсионера, завхоза, военного, преподавателя марксизма-ленинизма, стихов не читавших, а главное — представителя Союза писателей, оказались куда более «убедительными». Иосифа Бродского приговорили пяти годам принудительного труда в отдалённой местности. Именно тогда Анна Ахматова горько пошутила — «Какую биографию, однако, делают нашему рыжему! Как будто он кого-то нарочно нанял».
Солнце над Норенской
В деревне Норенской Архангельской области, воображая себя персонажем Роберта Фроста, поэт провёл более полутора лет. Занимался тяжёлыми работами в совхозе, например, тягал с напарником с поля, с которого только что вывезли срубленный лес, огромные, в человеческий рост, валуны, и, пойми их, поэтов, называл это время самым лучшим в своей жизни. Наверное, потому, что в эту архангельскую глушь, где он читал английских поэтов, и куда к нему время от времени наведывались из Коноши милицейские чины, обыскивали избу, а потом они мирно распивали бутылку водки, приезжала его возлюбленная Марианна, которой он посвящал лучшие строки.
И сидеть бы Бродскому весь срок в этой Норенской, если бы не заступничество писателей — Маршака, Чуковского, Твардовского, Германа, а также Дмитрия Шостаковича. Поэта освободили в сентябре 1965-го. И интересно было бы узнать, как его оппонентам такое признание: «Эта деревня дала мне нечто, за что я всегда буду благодарен КГБ, поскольку, когда в шесть утра идёшь по полю на работу, и встаёт солнце, и на дворе зима, осень или весна, начинаешь понимать, что в то же самое время половина жителей страны, половина народа делает то же самое. И это даёт прекрасное ощущение связи с народом».
Эмиграция против неволи
В 1965 году в США, ещё без участия Бродского, вышел первый сборник его стихов, а в 1970-м уже авторизованное издание — «Остановка в пустыне». И хотя поэта пристроили на работу при Союзе писателей, на родине печатали только его детские стихи. Следили за перепиской с зарубежными славистами, а в мае 1972-го предложили эмигрировать, во избежание новых арестов. Визу оформили за 12 дней, и 4 июня 1972 года Иосиф Бродский вылетел в Вену.
На Западе эмигранту предложили работать со студентами Мичиганского, Колумбийского и Нью-Йоркского университетов, преподавал историю русской литературы и поэзии. Участвовал в Международном поэтическом фестивале в Лондоне. В 1977-м получил американское гражданство. В эмиграции при жизни Бродского было издано пять поэтических сборников, но более всего поэт прославился как эссеист. Образцом его русскоязычного творчества считаются сборники «Часть речи» (1977) и «Урания» (1987). Сам о себе Иосиф Александрович говорил, что он «русский поэт, англоязычный эссеист и американский гражданин».
В 1987 году Иосиф Бродский стал лауреатом Нобелевской премии по литературе с формулировкой «За всеобъемлющую литературную деятельность, отличающуюся ясностью мысли и поэтической интенсивностью». Спустя четыре года его избрали поэтом-лауреатом США, и он занял пост консультанта Библиотеки Конгресса. Бродский стал инициатором программы «Американская поэзия и грамотность», суть которой в распространении среди публики поэтических сборников в дешёвых переплётах. Часть денег от Нобелевской премии поэт вложил в проект «Русский самовар». Совладельцами ресторана, ставшего настоящей достопримечательностью «русского» Нью-Йорка, были Роман Каплан и Михаил Барышников.
С началом перестройки в Советском Союзе стали печатать стихи поэта, а потом и книги. В 1985–1989 годах Бродский написал цикл «Памяти отца», «Представление» и эссе «Полторы комнаты», выразив всю боль человека, который не смог проводить в последний путь родителей. Отец с матерью 12 раз подавали прошение, сын перенёс четыре инфаркта, ходатайствовала об их приезде и клиника, но их так и не пустили в США. С 2005 года в Питере стоит памятник Бродскому. Музея в доме Мурузи, где жила семья, до сих пор нет.
В 1990 году поэт женился на итальянке с русскими корнями Марии Соццани, свою дочь, родившуюся три года спустя, родители назвали Анной. А в январе 1996-го Иосифа Бродского не стало, пятый инфаркт оказался роковым. Его похоронили на острове Сан-Микеле в Венеции.
Будучи на фестивале в Венеции, мы с коллегой посетили эту скромную могилу, неподалёку от пристанищ Дягилева и Стравинского, с годами она становится все более тенистой от зелени. Люди оставляют там камешки, письма, стихи, карандаши, фотографии, сигареты и виски. Мы не знаем, какие строки всплывают в их памяти чаще других, — «Засвети же свечу\на краю темноты.\Я увидеть хочу\то, что чувствуешь ты»,\»Мира и горя мимо,\мимо Мекки и Рима,\синим солнцем палимы,\идут по земле пилигримы«\ или вот эти, неожиданно ставшие суперпопулярными, в связи с эпидемией, — «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.\Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?..» Следуя надписи на обороте памятника –«Letum non omnia finit», поистине «Не всё кончается со смертью» (лат.)
