Детские психологические травмы: что это, и как с этим бороться

фото: freepik.com

Травмирующее событие — это пугающее, опасное или насильственное событие, которое представляет угрозу жизни или физической неприкосновенности ребёнка. Быть свидетелем такого события — особенно когда оно угрожает жизни или физической безопасности близкого человека — тоже может быть травмирующим эпизодом в жизни ребёнка.

Травматические переживания могут вызвать сильные эмоции и физические реакции, которые могут ещё долго отзываться в жизни ребёнка уже после произошедшего. Дети могут испытывать ужас, беспомощность или страх, а также физиологические реакции, такие как учащённое сердцебиение, рвота или непроизвольное мочеиспускание (как и потеря контроля над кишечником).

Несмотря на то, что взрослые прилагают все усилия, чтобы обезопасить детей, опасные события всё равно происходят. Эта опасность может исходить как вне семьи (например, стихийное бедствие, автомобильная авария, стрельба в школе или насилие в обществе), так и внутри семьи: например, насилие (физическое или сексуальное) или неожиданная смерть близкого человека.

Мы поговорили с психоаналитиком, автором книг «Вся фигня от мозга», «Путеводитель по психопатам» и «Нарциссизм. Пси-операция» Василием Чибисовым и психологом Мироновой Юлией Александровной о том, у всех ли у нас есть такие детские травмы, что нам с ними делать и как самим не стать «зачинщиками» таких травм у своих детей.

Что такое детская травма (психологическая): есть ли категории, группы, какое-то общее определение?

Юлия: Определённых критериев для типизации детских травм не существует. Но мы можем вывести определение, что детская травма — это нарушение психики, вызванное сильным стрессом или пережитым насилием. Детей, как и взрослых, травмируют непреодолимые обстоятельства. Смерть, изнасилование, избиение более сильным человеком, физическая зависимость от плохих людей или неблагополучных родителей и т. д.  

Когда нарушены безопасность или табу, а мы не можем этому противостоять — возникает травма, которая определяет надолго наше дальнейшее поведение и решения.

фото: freepik.com

Правильно ли сказать, что все мы имеем детские травмы в большей или меньшей степени?

Василий: Это далеко не так. Ещё дедушка Фройд и Карл Абрахам писали, что для формирования травмы нужна известная предрасположенность. Одного ребёнка может травмировать даже самая банальная ситуация (просто, условно говоря, так «сложилось»). Другой даже выйдет сухим из самых тёмных вод. Более того — психика так устроена, что в большинстве случаев травмы не часто оказывают фатальное влияние на все сферы жизни. Травма как бы обволакивается защитным слоем, уходит в бессознательное и может там покоиться всю жизнь. Но стресс или ретравматизация (повтор травмирующего эпизода) повышают риск «воскрешения» травмы со всеми вытекающими последствиями.

От чего зависит наше поведение, исходя из детских травм, уже во взрослом возрасте? Вот говорят, что у человека «есть стержень», «стойкий характер» — и ему тогда может быть попросту наплевать на эти травмы? Ну, обидели его пару раз в детстве, и он сам как-то это пережил без, что называется, потерь? Или эти самые детские травмы его таким и сделали?

Юлия: Мы не знаем как у «человека со стрежнем» реализуются эти травмы. Мы можем вспомнить гениального Чайковского, который при всей гениальности ел бумагу и всю жизнь плакал по ночам.

Также, если раньше за отказ ребёнка, например, есть кашу, родитель мог надеть ему, условно, кастрюлю на голову за непослушание, то сейчас популярная психология «задалбывает» людей бережным отношением к любому чиху ребёнка и культивирует в нём травмированность. Виктимное (состояние жертвы) состояние становится постоянным спутником ребёнка с его ранних лет, а в дальнейшем лень, инфантильность и иждивенчество удобно объясняются очередной недолюбленностью. Человек со стержнем — это прежде всего тот, кто не превозносит свою травму и не лелеет в себе жертву, как бы ни был сложен его путь.

фото: freepik.com

На что стоит обращать внимание родителям в контексте своего общения и поведения с детьми? Как не нанести эти самые детские травмы? И как не перейти ту грань, когда начнёшь бояться что-либо сказать ребёнку, чтобы не нанести эти психологические травмы (и тут явно начнёт расти вздорный, избалованный и часто по-хамски общающийся ребёнок)?

Василий: Если поставить цель «не травмировать» и фанатично её достигать, может получиться очередная новомодная методика по воспитанию восторженных и не приспособленных к жизни идиотов. Как пел Высоцкий, «досадно попугаем быть, гадюкой с длинным веком, не лучше ли при жизни быть приличным человеком?». Неужели нельзя просто вести себя прилично с ребёнком и при ребёнке (и даже в его отсутствие)? Воспитание детей начинается с воспитания себя. Тревожная мать или истеричный отец могут обложиться книгами по воспитанию, но в нездоровой семейной среде ребёнку будет тяжело просто из-за атмосферы. Шандор Ференци (друг, коллега и ученик доктора Фройда) советовал родителям проходить психоанализ. Не ради каких-то чудес, а просто чтобы родитель вспомнил то, что он сам творил в детстве. Тогда и реакция на поступки ребёнка будет гораздо более адекватным.

Как уже взрослому человеку понять, что он что-то делает или как-то рассуждает, что говорит о том, что у него есть детская травма?

Юлия: Вопрос сложный, потому что конкретно детскую травму можно выявить только у специалиста. У человека могло что-то произойти уже в зрелом возрасте, что разделило жизнь на «до» и «после», в подростковом периоде или в молодости. Поэтому поведений, характерных именно для детской травмы, не существует. Критерии диагностики собственной травмированности могут быть следующие: панические страхи, порой беспричинные или «накрученные», сновидения с одним и тем же аффектом при пробуждении, нет ощущения «правильности» и естественности происходящего в жизни, всё кажется ложным и чужим.

фото: freepik.com

При каких психологических детских травмах стоит обращаться к специалисту, а в каких — «само пройдёт»?

Василий: Если речь идёт о ребёнке, то никогда не будет лишним посетить детского психиатра. Даже если никаких травм нет. Не нужно бояться слова «психиатр». Вы же водите ребёнка на осмотр к обычным врачам, чтобы не пропустить какую-нибудь коварную болячку. Вот и в визите к детскому психиатру и невропатологу нет ничего необычного. Только ради всего святого — не доверяйте ребёнка психоаналитикам, особенно «детским психоаналитикам». Мы не работаем с детьми, у нас принципиально другая методология.

Если речь идёт о взрослом, который когда-то перенёс травму, то здесь всё индивидуально. Как таковой классификации детских травм нет. Вопрос в проявлениях. При припадках, головных болях, помрачнениях сознания и прочих тяжёлых симптомах вы сначала идёте к психиатру или врачу-психотерапевту (не просто к «психотерапевту», а к врачу, то есть человеку с лицензией и медицинским образованием). Если, как говорится, жить можно, но неприятно — выбирайте в зависимости от ваших целей. Посмотреть на травмирующие события под другим углом и изменить восприятие опыта — к гештальтисту. Оценить влияние травмы на принятие решений и восприятие информации — к когнитивщику. Увидеть в травме некий великий смысл и оправдать негативный опыт — к экзистенциальному психотерапевту.

Психоаналитик, теоретически, может работать с классическим ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство), используя методику Ференци (хотя она несколько устарела). Если травма всё еще «не отпускает», то какое-либо погружение в бессознательное не является оправданным. Однако клиент может «протестировать» аналитика, придя с травмой в качестве первичного запроса и с прицелом продолжить анализ уже после проработки непосредственно травмы. Тогда будет иметь место плавный переход от короткофокусной (краткосрочной) психотерапии к психоанализу как таковому.

В моей практике наиболее типичен промежуточный вариант. У клиента, помимо некоего травматического опыта, имеется ряд более актуальных проблем. Травматический опыт озвучивается на первом-втором сеансе, но не конфротируется (психоаналитик не задаёт прямых вопросов, не поднимает тему травмы по своей инициативе). Идёт работа над актуальными запросами (проблемами настоящего). Постепенно формируется терапевтический альянс, клиент убеждается, что он в безопасности и что специалист его безоговорочно принимает. Соответственно, облегчается доступ и к травмирующему опыту. А, значит, становится возможным без боли прорабатывать и саму травму, и её контекст.

Если такие детские травмы не пролечивать со специалистом, к чему это может привести?

Юлия: К скованной или несчастной жизни. С возрастом гибкость психики постепенно исчезает, и все травмы навсегда «бронзовеют» в ней – вместе со страхами, неудовольствием от жизни и в попытках реализовать эту травму дальше – например, уже на своих детях. Этого хочется, чтобы хоть как-то опредметить то, что мешало жить всё это время. И уже такая травма будет передаваться по наследству.

Страх, лишение любви и уход от общения как формы насилия: как они влияют на детей

фото: freepik.com

Изоляция, страшные истории, запрет на сладкое, эмоциональное избегание, контроль — многим родителям не кажутся проблемными эти «современные» методы воспитания. По сравнению с физическими наказаниями и криками они представляются почти мягкими. Но, используя их, мы по-прежнему находимся в красной зоне мер, которые для развития детей неполезны.

Автор книги «Свободные и любимые», психолог, педагог и мама троих детей Сюзанна Мирау показывает, почему не стоит использовать страх и другие формы давления как воспитательное средство.

Страх как воспитательное средство

Многие из нас наверняка когда-нибудь говорили: «Если не пойдёшь со мной за руку, тебя задавит машина» или «Будешь плохо себя вести — Дед Мороз оставит тебя без подарков!» Именно на детей помладше многие родители воздействуют при помощи страха: запугивают, чтобы добиться желаемого поведения.

На первый взгляд такой метод кажется осмысленным и практичным, потому что касается настоящих опасностей вроде горячей плиты или дорожного движения. Но давайте внимательнее рассмотрим последствия. На малышей апелляция к страху действует, так как в системе привязанности дети не могут обходиться без защиты и заботы. 

Однако, заставляя их бояться, мы подаём им сигнал, что не станем их защищать или не сможем этого сделать.

Не хочу чистить зубы!

Именно у маленьких детей часто возникает проблема с тем, чтобы почистить зубы. Ребёнок закрывает ротик, мотает головой — демонстрирует, что «просто» не хочет. Многие родители действуют в такой ситуации против воли ребёнка, применяя физическое насилие. Иногда на этом настаивают даже стоматологи. Те, кто не хочет действовать силой, прибегают к страху: «Не станешь чистить зубы — у тебя будет кариес, а это больно. Врачу придётся делать тебе укол и сверлить во рту бормашиной».

На многих малышей такие истории не оказывают воздействия: они для них слишком абстрактны. Но ребёнок может испугаться. И потом его не заставишь пойти к врачу.

Многие родители думают, что подобными историями наглядно демонстрируют «причинно-следственную связь». На самом же деле это игра на страхе, в которой взрослые отдаляются от своих непосредственных родительских обязанностей.

Разумеется, сложно что-то сделать, если ребёнок сопротивляется. Но мы как родители отвечаем за то, чтобы найти для этого ненасильственный путь, защитить детей и удовлетворить их потребности. Именно это и есть родительство, а всё остальное — принуждение.

Значит, мы должны быть креативными и задуматься: может, мы выбрали не то время? Возможно, ребёнок устал? А вдруг пригодятся песенка, видеоролик, перчаточная кукла, игра или таблетка для индикации зубного налёта?

Наша ответственность

фото: freepik.com

Нельзя снимать с себя полномочия и ответственность. Нельзя полагаться на страх и надеяться, что он сделает за нас нашу работу. Ребёнок пойдёт нам навстречу искренне и с душой, если основные условия соответствуют детскому мышлению и его собственным возможностям. И в типичном «страшном месте» посреди улицы мы тоже можем подыскать аргументы, опирающиеся на безопасность и привязанность.

Например: «Если ты возьмёшь меня за руку, я смогу следить за дорогой ещё внимательнее и защитить тебя от опасностей». 

Формулировка «если не будешь хорошо себя вести, то…» сама по себе не очень понятна малышам. Вместо неё мы можем назвать ценности, которые важны именно сейчас: «Когда ты кусаешь братика, ему больно. Мы в нашей семье друг другу больно не делаем. Если ты злишься, можешь сделать то-то или то-то — это нормально».

Дистанция

Основанные на страхе воспитательные меры сильно воздействуют на маленьких детей, что проявляется в повышенной тревожности и проблемах в более старшем возрасте. 

Родители отказываются выполнять защитные функции и в тех случаях, когда, позиционируя себя как какую-то инстанцию, говорят о себе в третьем лице: «А сейчас ты должен пойти с мамочкой!» или «Папа не хочет, чтобы ты дергал его за волосы!» Этим мы как будто абстрагируемся от себя как личности и сталкиваем ребёнка с инстанцией «мать» или «отец».

Ни с каким другим человеком мы не стали бы общаться подобным образом. На очень узкой дороге мы никогда не скажем кому-нибудь: «Не могли бы вы немного отодвинуться от женщины? Ей слишком мало места!» — или у кассы в супермаркете: «Простите, но вы пролезли перед мужчиной без очереди!» 

Обращаясь к ребёнку, мы используем такую формулировку лишь затем, чтобы оправдать нашу властную позицию и дать понять, что он должен следовать за матерью или отцом. Но дети не следуют ни за кем автоматически, просто на том основании, что этот кто-то авторитетен, с нашей, взрослой точки зрения. 

Они следуют какому-нибудь пожеланию, наставлению, руководствуются отношением. Это отношение возникает между родителями и ребёнком на основе доверия, а не потому, что мы утверждаем свою власть над ним.

Лишение любви

фото: freepik.com

Мы прибегаем к страху в воспитании и в том случае, когда сознательно отворачиваемся от ребёнка и угрожаем лишением любви: «Оставь меня в покое!», «С ребёнком, который бьёт других, я тоже играть не хочу!».

Для детей лишение любви — ужасный, болезненный опыт. Они делают вывод, что их любят, только если они демонстрируют определённое поведение.

Это сказывается на самооценке, а позднее — на том, как они будут строить отношения. К тому же при этом они отучаются реально воспринимать и понимать себя и свои потребности. Проблема знакома многим взрослым, которые не осознают своих потребностей и зачастую не могут вовремя понять, что их личные границы нарушены. 

Более того, лишение любви ведёт к ухудшению психологического здоровья: возрастает риск депрессии. У детей, которых воспитывали, лишая любви, страдает и моральное развитие, ведь самым важным для них становится неукоснительное следование заученным правилам.

Педагог Альфи Кон делает соответствующий вывод: «Если мы поставили перед собой важную цель — помочь нашим детям вырасти чуткими и психически здоровыми людьми, то должны осознать, как сложно это сделать, опираясь на… лишение любви».

Уход от общения

Есть и такая форма лишения любви, как уход от общения, — не намеренное наказание, а как неосознанная реакция, которая зачастую связана с нашим негативным детским опытом. Мы подсознательно сторонимся ребёнка и его потребностей. Нам в тягость играть с ребёнком, и мы отговариваемся разными бытовыми делами: «Я не могу сейчас с тобой поиграть, у меня ещё стирка», «Сейчас правда никак, мне обязательно нужно ещё…», «Слушай, займись-ка лучше чем-нибудь сам у себя в комнате».

Разумеется, мы как родители не должны постоянно развлекать детей играми, листать с ними книги, смотреть детские передачи и азартно рубиться в компьютерные игры на смартфонах.

Но уделять детям внимание точно надо: тогда они чувствуют, что их замечают и ценят, а мы лучше узнаём их. Если в нашем детстве мы осознавали, что никто не вникает в наши дела, если мы не могли вступить в искренний, уважительный диалог и мало играли с родителями, нам зачастую сложно поступать как-то иначе. Нам трудно согласиться на совместную игру с ребёнком, в которой он всё решает на равных, трудно открыться его фантазии и вообще вынести такую ситуацию. 

Порой мы намеренно ищем себе другие дела, лишь бы выпутаться из этого положения. Именно в быту, который не предполагает нашего активного общения с ровесниками, мы часто испытываем соблазн отделаться от детей — например, утыкаемся в смартфон. А ребёнок чувствует, что его отвергают, что его попытки социального взаимодействия остаются без ответа, — в то время как родители физически рядом, эмоционально они увлечены чем-то другим.

Это болезненно и неблагоприятно для развития самооценки. Если мы замечаем, что снова и снова избегаем близкого общения с ребёнком и ищем повод уклониться от взаимодействия с ним, стоит заняться этой проблемой.

Не ваша вина, что вы так чувствуете. Но нельзя нести этот груз дальше. Нам и детям будет интереснее и приятнее общаться друг с другом, если действовать осознанно. Мы можем играть в игры, которые нравятся всем, или вместе заниматься домашними делами. Диалог станет доверительнее, а взаимодействие — крепче, если мы найдём общие точки соприкосновения. А они есть всегда и в каждой семье — свои.

Советы от доктора психологии: учим ребенка справляться со страхами

фото: freepik.com

Недавно вышла книга доктора психологии и эксперта по развитию эмоционального интеллекта Виктории Шиманской «Знакомься, это ты!». Она рассказывает о том, как развивать социальные навыки и эмоциональный интеллект у школьников. В ней вы найдёте истории про девочку Эмми и робота Эмпи, который умеет читать эмоции. Вместе они попадают в понятные и знакомые каждому ситуации: неудачное выступление на соревнованиях, подготовка к контрольной, опоздание в театр, обида на близких, переживания из-за внешности.

Эмпи помогает Эмми разобраться в себе, понять родителей и окружающих людей. Герои этих историй не идеальны: они так же, как все мы, ошибаются и что-то делают не так, но непременно находят выход из всех сложных ситуаций. В конце книги приведён полезный навигатор для родителей. Вот несколько советов из него.

Принятие себя

У каждого ребёнка уже к трём годам формируется знание о себе, некий образ себя самого. И каждый ребёнок старше трёх-четырёх лет может столкнуться с конфликтом мечты и реальности: его сложившегося идеального образа себя и тех качеств, которые на самом деле даны ему от рождения.

Темноволосые мечтают стать блондинами, тихие и скромные хотят быть храбрыми героями, толстенькие — стройными, хрупкие — сильными, кто-то мечтает петь, хотя не очень получается, а кто-то собирается стать великим хоккеистом, несмотря на задатки учёного и слабые ноги. Возникает внутренний конфликт, ребёнок думает: «Ну почему я такой? Я хочу быть другим!»

О чём поговорить с ребёнком?

Спросите его: в каких ситуациях ты себе больше всего нравишься? Когда ты особенно собой гордишься? Чем ты любишь заниматься, что в тебе необычного? Если мы возьмём большой лист бумаги, нарисуем кружок (это ты), а вокруг расположим все твои удивительные черты, качества (как ты морщишь нос, что любишь и не любишь), получится ромашка с огромным количеством лепестков. Больше ни у кого на свете нет такой ромашки — есть другие, а вот точно такого сочетания лепестков больше ни у кого нет. И это здорово.

фото: freepik.com

Личные границы и запреты

Ощущение личных границ — одна из главных защитных систем человека. Для любого из нас очень важно чувствовать момент, когда нарушается наш внутренний и внешний суверенитет, когда с нами делают что-то, чего мы не позволяем.

Как помочь ребёнку сформировать и укрепить свои личные границы? Прежде всего, не используйте принуждение в тех ситуациях, когда это не вопрос жизни и смерти. Мы, конечно, должны дать ребёнку лекарство и уговорить его тепло одеться, если на улице зима, и возьмём его за руку, чтобы перейти улицу, даже если он против. Но выбор одежды, еды, чем и как рисовать, на каком боку спать, с кем дружить, в какой кружок ходить — это не те случаи, когда на ребёнка непременно нужно давить. Наоборот, чем больше у ребёнка возможностей почувствовать свой внутренний импульс, отторжение или восторг, интерес или скуку, тем больше у него шансов впоследствии найти себя и реализовать свои таланты, защититься от некомфортных и неприемлемых отношений.

Важно! Границы не работают «в одну сторону». Если к вам нельзя входить, когда вы в ванной, если вас нельзя перебивать, трепать за щёку, обнимать без согласия, то всё то же самое применимо к ребёнку.

А вот в тех случаях, когда мы вынуждены именно запрещать, очень важно проговаривать ребёнку, почему мы это делаем. «Потому что я так сказала» — не годится. Объясняйте, почему то, что вы требуете, важно, для чего это нужно. Так запрет будет восприниматься не как абстрактное правило, спущенное сверху (а надо ли вообще его соблюдать?), а как разумная необходимость.

О чём поговорить с ребёнком?

Можно ли тебя обнять? Можно ли поторопить? Можно ли зайти к тебе в комнату? Можно ли помочь тебе выбрать, что надеть? Посоветовать тебе, что подарить другу?

Подумайте, как часто вы спрашиваете ребёнка, можно ли вам вторгнуться в его личное пространство?

Вспомните, объясняете ли вы ребёнку, почему что-то запрещаете. Спросите его, понимает ли он, почему что-то делать нельзя.

фото: freepik.com

Детские страхи

Бояться — нормально и естественно. Над чужими страхами никогда нельзя смеяться, особенно над страхами ребёнка. Страх — это больно, особенно когда у тебя нет взрослого критического мышления, когда грань между фантазией и реальностью довольно зыбка.

Есть ещё одна проблема: далеко не всегда детские страхи нам заметны. Дети не рассказывают о многом, что их пугает, и пытаются бороться со страхом самостоятельно. Это не значит, что вы что-то сделали не так. Просто в любом случае, прежде чем надавить, заставить, стоит задуматься: а не страх ли мешает ребёнку выполнить ваше требование.

Всё, что нужно ребёнку, которому страшно, — это поддержка и принятие. Ребёнок имеет право испугаться чего угодно — даже если для нас это странно, непонятно или смешно. А чтобы справиться со страхом, призывайте на помощь все проверенные методы: игру, условность, смех, взгляд с новой стороны.

О чём поговорить с ребёнком?

Страх — это то, благодаря чему мы все не вымерли. Страх бывает очень разным, у него много личин: бдительность, осторожность, внимательность. Если страх не пускает тебя стоять на самом краю платформы в метро — это отличный страх, просто замечательный. Бояться вообще не стыдно, как и просить о помощи.