На IV фестивале «Хрустальный ИсточникЪ» в Ессентуках народная артистка России была почётной гостьей

Лариса Анатольевна, его величество случай не раз врывался в вашу жизнь, вы верите в судьбу?

Как не верить, когда в юном возрасте, когда искала свою дорогу в жизни, попалась на глаза неравнодушного человека. Лейда Лайус, будущий режиссер «Таллинфильма», автор картины «Игры для детей школьного возраста», удостоенной множества призов, а также Госпремии СССР за 1987 год, на тот момент училась во ВГИКе на довженковском курсе и приехала в Таллин на летнюю практику для съемок фильма «Незваные гости». В тот день она собирала массовку для ночного бара «в Стокгольме» и, увидев меня на улице, позвала на съемки. Провалившись в театральный, я работала манекенщицей и с удовольствием согласилась. Когда пришла на массовку, Лейда предложила мне «эпизодик» — надо было изобразить певицу ночного кабаре. Получилось, и меня тут же пригласил Герберт Раппапорт в картину «В дождь и в солнце» на одну из главных ролей.

А Лейда, вернувшись на занятия, узнала, что Сергей Герасимов набрал мастерскую, и ему не хватает девушек. Она была фронтовичкой, а у меня папа погиб на войне, и, видимо, поэтому она так заинтересовалась моей судьбой. Лейда показала Герасимову «Незваных гостей», где я, в открытом платье, с длинными волосами и ресницами, конечно, не впечатлила мастера, он не любил макияж на молодых лицах.

«Знашь-ка, пока ничего не понимаю, пусть приедет», — сказал он Лейде. Мы с мамой начали искать деньги на дорогу, и тут судьба пошла мне навстречу: меня пригласили на кинопробу в картину «Мир входящему». «Мосфильм» оплатил дорогу и гостиницу «Украина», а именно в этом доме жил Герасимов. И вечером мы с Лейдой пришли к мастеру. Сергей Апполинариевич прослушал меня и взял.

Впечатление такое, что и Герасимов по-особому к вам относился, имею в виду историю с твистом…

Просто наши педагоги – Сергей Апполинариевич и Тамара Фёдоровна Макарова — были нам как родители. На фестивале в Каннах после кинопоказов каждый день устраивали приёмы. Собирались гости и танцевали твист, который был в моде. У нас танец был запрещён, но мне показал движения сосед по общежитию, чернокожий француз: «Едешь в Канны и не умеешь танцевать твист?!» И вот на приеме ко мне пристал американец, журналист: «Пойдем станцуем», я отказывалась. И тут вмешался Герасимов: «Как это «не буду», моя ученица должна всё уметь делать, иди танцуй!» И я пошла, журналист тот исчез, со мной танцевал уже латиноамериканец, а тот появился с камерой и стал снимать. И все вокруг остановились и стали меня снимать. Потом я увидела себя на развороте «Пари-матча», реакционного журнала, который запрещено было ввозить в Союз, с заголовком – «Сладкая жизнь советской студентки».   

Стукачи тут же сообщили куда следует, и моя следующая поездка — на фестиваль в Карловы Вары — едва не накрылась. Ростоцкий самолично видел, что моя фамилия вычеркнута из списка жирным красным карандашом. Когда поинтересовался, почему «актриса не едет», Фурцева сказала, что она «неприлично себя вела» во Франции. И если бы не Сергей Герасимов, который сказал Екатерине Алексеевне, что это по его приказу я пошла танцевать твист, моя карьера бы пошатнулась.

 Какие встречи особо запомнились на зарубежных фестивалях?

На Каннском фестивале Лев Кулиджанов возил нас с Инной Гулая в Сен-Поль-де-Ванс к Марку Шагалу, он дружил с художником. У меня до сих пор хранится книга с надписью: «Ларисе Лужиной Марк Шагал. 1962. Сен-Поль-де-Ванс». На фестивале была встреча с Антониони, они с Моникой Витти привозили фильм «Затмение», где она сыграла главную роль.

А у меня была забавная история с Робером Оссейном. Я спустилась тогда из номера в холл, а это было запрещено. Ходить можно было только в составе делегации. Сижу за столиком, и подходит ко мне человек: «Здравствуй, мамочка! Русская?!» Сел рядом – и стал разговаривать. Это и был Робер Оссейн, у него русские корни, поэтому он так хорошо говорил по-русски. Пообщались, и он говорит: «Пошли ко мне в номер…»  «Как у тебя всё легко, — говорю, — так нельзя!» — «Можно». – «Я не хочу». – «Ты, что, боишься? Я не буду на тебя кидаться, может, разок поцелую и – всё. А сколько тебе лет?» — «21». — «О, да ты уже всё знаешь, Маринка с 14 лет всё знала». Текст был примерно такой, и на этом наше знакомство закончилось, а сейчас смеюсь – была бы история для Малахова. Когда рассказала Ростоцкому, и он смеялся: «Надо же, сам Робер Оссейн предлагал ей любовь, а она отказалась!» Он знал его, показал ему нашу картину «На семи ветрах», Робер посмотрел и изрёк – «Не старлетка». Но больше мы не общались.

— А как вы расцениваете всю эту историю с харрасментом и движением «Me Too»?

— Считаю, что нет смысла через столько лет рассказывать все эти подробности, но наши актрисы берут пример с американцев, затеявших возню с Вайнштейном, и вспоминают публично, что было 20-40 лет назад. Проклова говорит, что рассказывает всё это для матерей девочек, чтобы предупреждали дочерей. А как ты предупредишь, надо с детства воспитывать девочек, как честь беречь. У меня был случай, ещё до поступления в институт, когда меня пригласили на кинопробу и предложили раздеться, чтобы сыграть сцену в ванной. Я сказала «до свидания» и ушла. Отвечая на такой же вопрос журналистки, как отношусь к харрасменту, рассказала об этом случае, и, что вы думаете, через несколько дней читаю в инстаграмме – «Лариса Анатольевна Лужина подвергалась домогательствам». Тут же звонят с Первого канала, зовут на передачу. «Оставьте меня в покое, — говорю им, — не было никаких домогательств!». А журналистка та в трёх газетах напечатала о том, как мне предложили раздеться. При этом, никакого интервью не было, вот так рождаются слухи.  

— Как вам работалось на картине «На семи ветрах», ведь с неё началась ваша кинобиография? 

— Сложно. Начать с того, что Ростоцкий собирался снимать в этой роли другую актрису. Можно сказать, ему навязал меня Сергей Апполинариевич. Основной партнёр был Тихонов, который поначалу вёл себя высокомерно, он только что снялся в фильме «Две жизни» у Лукова, куда меня не утвердили, сыграл белого офицера, и мешками получал письма с восторгами зрителей. Если ему что-то не нравилось в наших сценах, он говорил не мне, а Ростоцкому, меня это обижало. Кроме Тихонова и Лёни Быкова, все актёры были молодые и неизвестные. В общем, всё у меня не складывалось на этих съемках, и в какой-то момент Ростоцкий чуть не снял меня с роли. Если бы не помощь моих педагогов, не знаю, чем бы закончились для меня эти съемки.

В кино раньше не было таких скоростей, как сейчас, посмотрите, актёр вчера улетел, отснялся, и вот уже снова на фестивале. Снимались по два-три месяца, особенно, если в главных ролях, уезжали в экспедиции, вживались в атмосферу. Подписывали договор, по которому не менее десяти дней должно было уйти на репетиции. Режиссёр никогда не приходил на площадку, держа план съёмки только в своей голове, всё было расписано и раскадровано на бумаге у операторов. 

— На фестивале в Ессентуках прошёл Вечер памяти Владимира Высоцкого, как вы сегодня вспоминаете о нём?

— С Володей мы подружились на съёмках картины Станислава Говорухина «Вертикаль». Фильм пять месяцев снимали в Кабардино-Балкарии, на Эльбрусе, под пиком Щуровского. Почти месяц жили на леднике в палатках, где встречались трещины глубиной по 20 м. Съемочная группа была как семья. Володя всё время привозил песни: уедет на спектакль и возвращается с новой песней, а шли они от историй, которые происходили с нами в горах.

Для фильма Володя написал пять песен, и все они были связаны с горами. Помню, что у Станислава Сергеевича никак не получался финал, не было точки. Дело в том, что в городах альпинисты не встречаются, объединяют их только горы, где они способны отдать друг за друга жизнь. И когда Высоцкий написал песню «Прощание с горами», в которой были строки — «Лучше гор могут быть только горы,\На которых ещё не бывал», мы поняли — финал есть.

Так и моя песня «Она была в Париже», о которой долгое время думали, что она посвящена Марине Влади, родилась. Приезжает однажды Володя и говорит: «Я написал тебе песню». Взял гитару и спел всем нам. «Мне не нравится», — сказала я. Он отмахнулся, и на этом дело кончилось. Никто эту песню не вспоминал, и лишь спустя 25 лет после смерти Высоцкого, на каком-то юбилее «Вертикали» заговорили о ней. А когда Никита Высоцкий стал делать передачу «Своя колея», один из первых выпусков снимали в Театре на Таганке. Сцену украсили портретами тех, для кого Володя писал песни, и среди них было только два женских – Марины Влади и мой. Со временем отношение к песне у меня изменилось, теперь она мне нравится.

По Первому каналу была интересная передача про вашу родословную, расскажите…

Потрясающая история связана с моим дедом-эстонцем Иоханном Шведэ, по-русски Иваном. Первый канал обнародовал её в программе к моему юбилею. Выпуск снимали на излёте программы. Поехали в Ленинград снимать родственников по линии моего отца, а все эти Шведэ жили в Царском селе, в роду были инженеры, балерины, художники, кто-то дослужился до адмирала. Из архива я узнала, что водонапорную башню в Пушкине построил один из моих родственников, и в строительстве железной дороги принимали они участие.

У Иоханна было семеро детей, но однажды в Тверской губернии он встретил женщину, в которую так влюбился, что отправился к Николаю II просить разрешения уйти из семьи на десять лет. Я своими глазами видела это письмо. Странно, но царь подписал такое прошение, и Иоханн стал жить с этой женщиной. Звали ее Анной Ивановной Лужиной, и она родила ему трёх сыновей и дочь. Как вы понимаете, одним из сыновей был мой папа Анатолий Иванович. Дать детям свою фамилию Иоханн не мог, так мы и остались Лужины.

Нина Катаева