Приз «Кумир поколения» на IV кинофестивале «17 мгновений» в Павловском Посаде вручили югославскому и сербскому актеру Гойко Митичу.

И, надо сказать, это вторая награда, которую получает исполнитель ролей Токея Ито из «Сыновей Большой Медведицы» и «Чингачгука — Большого Змея» за минувшие полгода в России: на «Амурской осени» — 2019 ему был вручен Спецприз «За вклад в мировое кино». А если вспомнить, что приглашение сняться в военной драме «Балканский рубеж», которую Гойко представлял в Павловском Посаде на ретро-показе, актер получил на «Золотом витязе» в Севастополе, вполне можно говорить о том, что актер заходит на второй круг суперпопулярности в нашей стране после советских времен.

Павловский Посад Гойко понравился. Побывал на экскурсии в музее платков и даже получил мастер-класс по набивке. Запомнил, что Княжий Двор – подлинное место, где когда-то жил князь Даниил Московский и любил ловить рыбу в местных реках и озерах. Впечатлился экспозицией Отечественной войны 1812 года. В качестве сувенира купил себе шарф, а покупку платков отложил на последний день, надо же присмотреться. Мне показалось, что будет искать с красными розами на черном. Резюме было таким — «В любом месте для меня важны люди, а в России, только приеду, и чувствую себя дома».

Специальный гость МКФ «17 мгновений» Гойко Митич ответил на вопросы редакции МТ«ГлагоL».

Похожи ли были прерии, в которых возрастал будущий Чингачгук, на места настоящих съемок? 

Деревня, в которой я родился, под городом Лесковац была очень красивой – через нее проходила речка, за речкой была равнина, и по обе стороны поднимались горы. Мы с младшим братом лазили по деревьям, залезешь и смотришь на все сверху – интересно. Ходили в горы, ловили рыбу в речке. Доставали прямо руками из-под камней. Речная рыба вкусная, наша баба Вукана очень любила рыбу, всегда говорила мне — «О-о-о, как хорошо, мой охотник!» Бабушка была мне как вторая мама, даже лучше понимала меня. Однажды, показывая на кучу асфальта на улице, сказала мне: «Будешь курить, твои легкие будут такие же черные, как этот асфальт». И с тех пор, когда я видел, как люди курят на улице, думал: «У них легкие черные, как асфальт». И не попробовал сигарет. А на съемках «Сыновей Большой Медведицы» самым сложным для меня было курить трубку мира, особенно, если делали 20 дублей. Бабушка учила меня простым, но важным вещам – не оставлять ничего на тарелке, уважать каждого человека, потому что у каждого есть чему поучиться, я запомнил ее уроки.

А «Чингачгука» снимали в местах дикой природы – в Болгарии, в ГДР, да по всей Европе. В Союзе снимали фильмы «Апачи» и «Ульзана» — под Самаркандом, «Текумзе» — в Крыму, около Ялты. На Кавказе снимали «След Сокола», вначале в районе Тбилиси, потом поднялись в горы, в поселок Пасанаури. Очень красиво там, и съемки были интересные, но вот беда, за ужином надо было пить все тосты, а я вообще не употреблял алкоголь, пришлось сослаться на запрет врачей. А мои немецкие коллеги, выпивая «за маму-папу», так накачивались, что падали с ног.

Скажите, в чем разница между образами индейцев из романов Карла Мая о Виннету, с которых вы начинали, вождя племени дакота Токея Ито и Чингачгука?

Токей Ито из «Сыновей Большой Медведицы» Лизелотты Вельскопф-Генрих и «Чингачгук-Большой Змей» Фенимора Купера – исторические персонажи, а индейцы Карла Мая – плод его фантазии. Профессор истории, автор шести романов об индейцах, Вельскопф-Генрих была нашей современницей (1901-1979), жила среди индейцев, слушала их, записывала. Она была жива, когда мы снимали «Сыновей «Большой Медведицы» — первый фильм про индейцев с историческим персонажем. При этом именно Карл Май пробудил во мне интерес к жизни индейцев, его романы я брал в школьной библиотеке. Конечно, тогда я и не мечтал, что буду сниматься в кино про индейцев, это случилось само собой, когда я учился в институте физкультуры. «После «Чингачгука» мы стали снимать на студии ДЕФА по своим сценариям (с 70-х Гойко Митич живет в Германии – ГлагоL), также про исторических персонажей, брали события из истории, например, картины «Текумзе» и «Оцеола», и сняли 12 картин. Даже я, на пару с режиссером, написал сценарии фильмов «Апачи» и «Ульзана» — о временах повального истребления мексиканского населения санторини с целью захвата их земель. Американцы тогда платили большие деньги за скальпы индейцев. Сравните с вашими историческими процессами, Чукотку на востоке просто присоединили к Союзу, там никого не убивали, а у индейцев забрали землю и загнали их в резервации. Они и сегодня там живут, ничего не изменилось за полтора века. Они – граждане США, но права имеют лишь на бумаге.

В XIX веке из Европы, где тяжко жилось, много народу приезжало в Америку: французы, испанцы, англичане. На американском континенте шла настоящая европейская война. Приезжали канадцы, и каждый хотел урвать кусок, а как там жили индейцы, никого не волновало. Поэтому в своих фильмах мы стремились дать реальное представление о жизни индейцев в те времена. Еще на съемках я решил, что покажу им наши картины. И показал «Сыновей Большой Медведицы» и «Апачей». Это было в 1998 году, на севере, около Сиэтла. Встретили они меня в аэропорту как своего человека — с барабанами, шаман обратился со словами — «мой брат». Там были апачи и команчи, говорили они на разных наречиях. Три года спустя, я ездил в Южную Дакоту, к индейцам племени «Black feets», их жизнь в резервации оставила тяжелое впечатление. Когда смотрел на это, думал о том, как несправедлива жизнь. Когда-то мы все пришли из Африки и населили землю, и, несмотря на разные языки, понимаем друг друга. Мы все — братья и сестры, и миру нужен мир.

Взяли ли в свой арсенал что-то из правил жизни индейцев?

Их взгляду на мир можно поучиться, они живут вместе с природой, и, в отличие от нас, не берут из нее лишнего. Мы же, без разбору, хватаем все, что можем, уничтожая природу. Недалеко то время, когда все реки будут грязными, и рыбу нельзя будет есть. Овощами уже травимся, они сплошь из нитратов. Индейцы говорят: «Земля — наша мать, и надо сохранить ее в том виде, в каком приняли, а следующим поколениям оставить в еще более лучшем». Они думают на семь поколений вперед, и в Германии я записал на CD их постулаты мудрости, подобрал хорошую музыку и читал перед публикой на немецком. Люди сказали, что у моего выступления был терапевтический эффект, оно успокаивало. Теперь хочу перевести все это на русский и привезти на фестиваль. Вот послушайте: «Жизнь — это блеск светлячка в ночи… Вздох буйвола зимой… Исчезающая тень, когда садится солнце…» Такими картинами они мыслят о жизни.

Никогда не забуду, как был в гостях у шамана. В подарок ему, как положено, принес хороший табак. Он закурил и спросил, есть ли у меня второе имя? Я сказал, что нет, я лишь играл роли индейцев. «Сейчас ты получишь второе имя, — сказал он, — подумай о каком-нибудь животном». Я закрыл глаза, и предо мной возникла большая голова волка, он смотрел на меня в упор. Шаман произнес: «Ты-Волк!». Я был ошарашен, а он чуть-чуть посмеялся и сказал: «Все хорошо, ты счастливый, символами Орла и Волка индейцы очень дорожат». До сих пор не понимаю, как он прочитал мои мысли.

Среди ваших партнеров был Дин Рид…

Только в одном фильме, в основном, моими партнерами были европейские актеры, чаще всего немецкие, но в картине «Апачи» плохого американца сыграл серб Милан Бели. К сожалению, недавно его не стало, да и многих моих коллег больше нет, переселились на небеса Ханньо Хассе и Рольф Хоппе, снимавшиеся в дилогиях «След Сокола» и «Белые волки», а также «Апачи» и «Ульзана». Скажу вам, что Рольфа Хоппе зрители не любили, потому его Бешан в конце фильма «Белые волки» убивает моего персонажа, но перед этим Зоркий Сокол успевает смертельно ранить врага. Это была эффектная схватка: в тот момент, когда мой противник радовался, что сейчас нанесет последний удар, я бросал нож, не замеченный им, и убивал его, но мой герой также погибал от рук его приспешников. Мало того, в фильме «Ульзана» капитан Бертон — Хоппе убивает возлюбленную моего героя, которую сыграла Рената Блюме. В дилогии «След Сокола» и «Белые волки» снималась Барбара Брыльска.

В кино обычно приходят из театра, у вас было наоборот. Индейцы хорошо подготовили вас к ролям Спартака, Труффальдино, Робин Гуда, Д’Артаньяна?

Думаю, да, но лучшей считаю роль грека Зорбы, которого играл в театре в Шверине, пел, танцевал, это был мюзикл. В театре под открытым небом в Бад-Зегеберге, недалеко от Гамбурга, на протяжении 15 лет я играл Виннету на фестивале вестернов Карла Мая. Гарцевал на лошади, каждый год была новая история. Сыграли более тысячи спектаклей. Зрители приходили целыми семьями, часто бабушки с внуками, это было яркое зрелище. 

Но индейцы все же не отпускают вас – недавно в фильме «Виннету и Олд Шаттерхенд» сыграли старого Инчу-чуна, а в берлинской театральной постановке «Полета над гнездом кукушки» — «Вождя» Бромдена.

В Берлине я приобрел интересный опыт кинорежиссуры – снял для ТВ несколько детских фильмов, и среди них фильм-балет – о девушке, мечтающей о любви. Снимал на 35-миллиметровой пленке, а значит и монтировал сам, и это вам не «сотрудничество» с компьютером, который все берет в свои руки.  

В фильме «Балканский рубеж» вы впервые сыграли серба — начальника югославского полицейского участка Горана Милича. Что значит для вас этот фильм?

«Балканский рубеж» снят по событиям 1999 года, когда НАТО, в нарушение международного права, бомбило Югославию. Этот боевик рассказывает о марш-броске российских десантников, занявших аэропорт в Косово. И это был момент серьезного обострения в отношениях России и Запада. Предложение сняться в «Балканском рубеже» я получил в Севастополе, когда был там на фестивале «Золотой Витязь». Когда продюсер спросил, согласен ли сниматься, я ответил: «Не просто согласен — должен». Во время этих бомбежек умерла моя мама – самый главный человек в моей жизни. Она была с моим братом в Белграде, а я приехать не мог – дороги разбиты, мост взорван, с неба падали бомбы. Звонил каждый день и просил позвать маму к телефону, но брат отвечал, что она перестала говорить и ничего не ест. Через несколько дней он сказал, что мама умерла… Она не смогла все это пережить, потому что помнила бомбежки времен Второй мировой войны и получила огромный стресс. Я не смог приехать даже проститься, пришел на могилу мамы через полгода… Никогда в жизни мне не было так плохо… С тех пор каждый год приезжаю на могилу мамы… В странные времена мы живем, сегодня порой хороши те, кто во время войны сотрудничал с Гитлером, и плохи боровшиеся с ним, никогда мне этого не понять.

Как вы воспитывали дочку Наташу, ей нравились фильмы про индейцев?

Конечно. Она и сама ребенком играла со мной в спектаклях в Бад-Зегеберге, у нас там участвовали дети. В первом отделении играла белую девочку, а во втором – индианку, ездила верхом на лошади, пела. На лыжах со мной ходила, ныряла с аквалангом на море. Метров на десять опускалась — за ракушкой, которую я потихоньку бросал, а ей говорил – «Ну-ка, посмотри, нет ли там ракушки…» 

Спасибо за интервью, Гойко. Когда в следующий раз в Россию?

Зовут в жюри на фестиваль в Анадырь. Наконец увижу Чукотку. Меня успокоили, что в марте там будет «тепло – всего минус 20».

Нина Катаева