Еще вчера улыбающийся «однолетка» «вдруг» сегодня все кидает, истошно орет, на все говорит (или показывает) «нет». Двухлетний сын (или дочь) начал ревновать и колотить всех? В возрасте трех лет обижается на все «нет», которые вы говорите? А в 7 начал кривляться, непонятно себя ведет, а то и вовсе может быть агрессивным? Что ж, «поздравляю» — это детские возрастные кризисы. Но не все так страшно, конечно.
Как пережить и выжить родителям в эти очень непростые моменты жизни с маленькими детьми (про подростков мы поговорим отдельно), мне рассказал Крашенинников Евгений Евгеньевич, кандидат психологических наук, доцент кафедры психологии образования и педагогики факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова.
Евгений Евгеньевич, есть ли вообще какая-то последовательность этих самых детских возрастных кризисов? Например, я читала, что есть кризис новорожденности, одного года (младенчества), 3-х лет (раннего возраста) и 7-ми лет (детства). Это так? Что происходит в эти периоды с маленькими детьми?
Как обычно, начинать лучше всего с разъяснения терминов.
Во-первых, психология часто пользуется словами обыденного языка. Но психология — наука, и, как и любая наука описывает то, что скрыто от непрофессионального наблюдения. Значит, для обозначения этих новых явлений нужны и новые термины. Но если физик может спокойно употреблять слово «квазары», не заботясь о том, чтобы его поняла широкая публика – ему важно лишь понимание специалистов, то психология находится в иной ситуации. Психология направлена на практическую помощь конкретным людям, и, значит, надо, чтобы эти люди к психологу пришли. Но для этого они должны хоть как-то понимать, что он говорит. И психологи начинают использовать слова, которые уже есть в языке и несущие некие внешне похожие смыслы. Так произошло и со словом «кризис». Для людей кризис — нечто плохое. Кризис в экономике, кризис семейных отношений. И трудности детского поведения тоже обозначаются словом «кризис». А для психолога чуть тоньше: эти внешние трудности, очень осложняющие жизнь взрослым — да и ребенку тоже, являются не только нормальными (то есть все через них проходят), но еще и нужными, полезными, необходимыми. Поэтому в возрастной психологии слово «кризис» обычно употребляется вместе с другим словом: кризис развития. Не кризис поведения, например, или кризис детско-родительских отношений в семилетнем возрасте — тогда бы речь шла именно о банальных трудностях, а кризис развития. Развитие любого организма, любой системы — это преодоление кризисов, когда внутри старых форм вызревают новые, а система ещё не готова к их реализации.
Так и у ребенка: он уже ощущает свою самостоятельность, а способов ее эффективной реализации у него нет, и взрослые ему продолжают не доверять. Вот и кризис! Но если его нет, то что это означает? А то, что ребенок так и остался несамостоятельным — то есть, не развивается. Поэтому психологи к кризисам относятся позитивно: раз настал кризис, то все идет как надо! Если в год начал ходить, то неизбежны новые проблемы; если в три года начал осознавать себя как отдельную единицу, то родители могут за этим не успеть — ведь он же такой еще беспомощный; ну а в семь лет вся жизнь ребенка меняется.
И вопрос не в том, как взрослым пережить этот период, а в том, как ребенку помочь эти кризисы прожить максимально продуктивно. То есть, я предлагаю родителям переключить сознание в сторону размышлений о ребенке в период кризиса, а не о нас самих и наших трудностях.
И второй важный момент: так как душа ребенка — самое сложное, что есть в мире (сложнее структуры двааминотриметилпентановой кислоты и всякой другой гиппопотомонстросескипедалофобии), то и у психологов есть различающиеся представления о том, что в разных возрастах является самым важным для ребенка. И классификация кризисов, которую вы упомянули — лишь одна из возможных.
Но всегда, когда говорится о кризисе, речь идет о перестройке психологических процессов у человека; а это означает, что ему сейчас трудно — труднее, чем взрослым, находящимся рядом. Поэтому главный и очень простой совет родителям, которые с каким-либо из детских кризисов столкнулись: быть очень внимательными и терпеливыми.
Кстати, а можно ли понять, что это вот кризис начался, а не действительно какой-то временный «финт» малыша (ну, может, он и правда так захотел эту игрушку в магазине, что решил побиться на полу в истерике. Дважды. Трижды. Ладно, периодически)?
Это очень точный вопрос. Потому что ту же избалованность или, наоборот, заброшенность ребенка с его последующими буйными способами привлечения к себе внимания можно назвать кризисом в житейском понимании, но тут проблема будет не в ребенке, а во взрослых, и решаться она должна с помощью семейной психотерапии или консультаций с духовником.
А вот если какая-то кажущаяся деструктивной форма поведения начинает достаточно неожиданно появляться регулярно в одинаковых формах и в тех ситуациях, когда раньше все было по-другому, то есть повод задуматься о том, как теперь изменить свое собственное поведение, чтобы помочь ребенку.
Понятно, что в кратком разговоре нельзя изложить учебник психологии, поэтому я приведу один пример, да и к тому же не блещущий оригинальностью, но зато широко известный. Многие знают о кризе трех лет, который характеризуется формулой «Я сам!» Если у ребенка сформировалось доверие к окружающему миру, то он не боится пробовать свои силы. Но при этом, разумеется, у него многое не получается или получается плохо: он несет тарелку в раковину — как взрослый, но роняет ее и разбивает; он сам пробует застегнуть пуговицы с мелкими петельками, но делает это долго — а родители волнуются, так как опаздывают — и ладно бы на новогоднее представление, но ведь и на самолет в Адисс-Абебу. И тогда они сами начинают застегивать эту злосчастную рубашку, а ребенок вырывается и, рыдая, кричит (да-да: вот тут он и кричит то самое! Я сам!»), а родители думают, какой несносный ребенок. А если бы они внимательно наблюдали за его развитием (помните первый совет? — внимание!) и, зная о том, что ему сейчас важно пробовать новые действия, начали бы собираться на пятнадцать минут раньше, терпеливо ожидая, пока он справится с непростой задачей (тут вспоминаем и второй совет: терпение!), то и проблем не было бы. Кризис был бы, изменения в жизни он приносил бы, но не в виде споров, криков, скандалов, слез и истерик, а в виде планирования поведения с учетом новой реальности детской жизни.
Сколько может длиться кризис? Иногда такого наслушаешься, что кажется, будто у детей один кризис плавно перетекает во второй, второй в третий…. И так до совершеннолетия ребеночка.
Кризис — это не мгновение, а процесс изменения психологии. Если человек развивается, то все это время один кризис будет сменять другой. Обычно возрастными кризисами описывается детское развитие, но психолог Эрик Эриксон считал, что и у взрослых тоже они есть: не кризисы профессионального самоопределения или «седины в бороду», а именно психологического развития, появления новых способностей, закономерных изменений личности. И последний кризис, согласно его классификации, начинается после пятидесяти лет. Это означает, что не только взрослым может быть трудно с ребенком, но и ему с нами. Но если мы свое поведение можем подстроить под него, то он под наше нет. И поэтому ребенку намного сложнее: и свой кризис переживать и наш на себе ощущать.
Поэтому к взрослым есть просьба: ну надо все-таки побыть взрослыми — то есть людьми, которые могут быть ответственными за ребенка, а, главное, за себя. И нужно сделать так, чтобы наши возрастные кризисы (я уж не говорю про неприятности на работе, физическую усталость и перипетии общения с родителями мужа) не отражались на ребенке.
Евгений Евгеньевич, а, если всех этих кризисов нет, то что это значит? У ребенка что-то не так с психикой?
Тут мы опять возвращаемся к различию бытового и психологического понимания кризиса. Внешняя сторона кризиса — то, что приводит взрослых в состояния от недоумения («такой послушный мальчик был, а теперь надувает щеки и угрюмо молчит») до бешенства («я ей говорю убрать Барби и ее мужиков в домик, а она их ногами стала распинывать, так что у Кена голова отлетела и кактус с подоконника сбила!») — вот эта внешняя сторона часто создается самими родителями. Родителями, которые продолжают относиться к ребенку как к более маленькому: в три года как к годовалому, в семь как к пятилетнему, к семилетнему, как к малышу, нежно засыпавшему в кресле, так и не дождавшись боя курантов.
Если родители с каждым новым возрастом дают ребенку больше разумной свободы, если выделяют зоны ответственности, где он сам себе хозяин (полностью хозяин: повесил на стенку корявую картинку, значит, снимать ее мы не имеем права), если интересуются его жизнью там, где он ждет вопроса, и не лезут туда, где ему нужно одиночество, то кризис будет протекать как обычная жизнь.
Как водится, в эти кризисы тяжело не только малышам, но и всем вокруг. Как, например, в такие моменты вести себя более старшим детям (которым самим-то еще лет 11–12)?
Только один вопрос имеет смысл: что должны делать мы сами? Старшие дети — такие же дети. И предъявлять к ним требования, чтобы они не бесились, наблюдая у младших то, что сами пережили несколько лет назад и о чем уже благополучно забыли, бессмысленно. Поэтому, наблюдая возрастной кризис у младших, надо думать не только о том, как вести себя с ними, но и как вести себя со старшими. И здесь главное, чтобы кризис младших не мешал нормальной жизни старших. Ну давайте вернемся к примеру с застегиванием пуговиц перед полетом в Катманду. Мы же понимаем, что более взрослый ребенок не будет так терпеливо, как мы, относиться к истерике младшего. А если мы начнем собираться на пятнадцать минут раньше, и ему придется эти пятнадцать минут просидеть в меховой куртке в прихожей, обливаясь потом и накапливая злость на брата, родителей, Катманду и мироздание, то лучше Новый год провести дома, а вместо океанского серфинга вылавливать селедку из-под шубы. Но мы же взрослые: мы же можем подумать о том, что так случится, заранее; и мы же можем думать не только об одном ребенке, но и о втором (пятом, седьмом…) одновременно — до того, как возникла проблема. Поэтому ничто не мешает назначить время выхода для каждого разное, а старшему дать поручение (проверить, застегнуты ли чемоданы — и один намеренно не застегнуть), которое он будет выполнять на общую пользу (и гордясь ответственностью!), пока младший вставляет очередную пуговицу в рубашку. Хотя, если родители подумают заранее, то они и кофточку без пуговиц дадут младшему в день отъезда.
Конечно, главный вопрос — как это все пережить родителям, а особенно мамам, которые, как правило, основной «удар» всех этих кризисов принимают на себя (потому что проводят больше времени с детьми)?
Знаете, какой вопрос лучше всего задавать самим себе, когда вы сталкиваетесь с внешней проблемой? Вопрос: зачем нам это нужно? С ударением на слове «нам», а не на слове «зачем». Это не вопрос о пользе, которую можно извлечь даже из неприятного опыта. Это вопрос о другом: зачем мы сделали все именно так, чтобы возник этот конфликт? Человеку очень трудно начать воспринимать ситуацию как результат своих собственных действий. Зачем нам было надо, чтобы ребенок мне грубил, дерзил, не слушался, и у меня потом целый день все валилось из рук, что даже посуду не помыл… Стоп! А, может, мне просто нужны были самооправдания, чтобы не мыть посуду? Понятно, я привел очень примитивный случай (хотя и очень частый). Но все равно: подумайте о том, что раз мы не сделали простых действий, которые помогли бы не развернуться кризисной ситуации, то, может, за этим стоят наши собственные проблемы?
А пережить детские кризисы просто: нужно о сегодняшнем дне думать вчера, и тогда большинство проблем просто не возникнет.