У меня есть очень яркое религиозное впечатление из детства, которое связано с волшебным шкафом, точно как в «Хрониках Нарнии». Когда я с сыном впервые посмотрела этот фильм, детские воспоминания нахлынули с такой
силой, что всю ночь не могла уснуть, всё вспоминая тот вечер, когда увидела сказочный шкаф из своего детства. Нет, меня не встретили ни огнегривый лев, ни вол, исполненный очей, но встреча с теми, кого я тогда увидела, была не менее завораживающей и удивительной, чем знакомство со сказочными героями.

Родители мои, будучи молодыми и очень энергичными людьми, постоянно подбрасывали меня бабушкам, как, впрочем, и все молодые папы и мамы, у которых учёба, командировки, экспедиции, — ничего нового. Теперь уже и я, приняв эстафетную палочку поколений, регулярно командирую сына к маме, закружившись в делах. Дело житейское и обычное во все времена.

Был ноябрь, самое его начало, когда меня привезли к бабуле на побывку. Время малопригодное для уличных забав: холодно и сыро. Снег ещё не лёг, несколько раз посыпал землю, но рано было, всё таяло и становилось серо-чёрным, неприветливым и смурным. Слава Богу, я тогда уже умела читать, и всегда находилось мне занятие на тёплой печке.

Через пару дней после приезда бабушка чуть пораньше пришла с работы, нарядилась сама, надела на меня лучшее, из привезённых, платье, укутала в козью шаль поверх пальтишка, и мы отправились в гости. К кому — мне не доложили. Родни полдеревни, уточнять не с руки. К кому ни приди — везде хорошо. Будут пельмени, будет чай, будут разговоры обо всём, а если подходящее настроение, то и споют мои бабушки. А пели они знатно. Особенно я любила грустную песню «Зозуля кувала», где бабули мои выдавали такое мощное многоголосие, что никакому хору имени Пятницкого и не снилось. У меня, маленькой ещё девочки, душа разрывалась от жалости к несчастной женщине и её судьбе, неприкаянной, как та птица зозуля… Сила таланта, что тут скажешь.

Мы очень долго шли по тёмным улицам деревни и, наконец, дошли до совершенно незнакомого мне дома, где по двору метался на длинной цепи огромный и страшный пёс.

— Мальвина! Мальвина! Це я, Клавдия, открывай! — кричит бабушка.

Мальвина? Мы пришли в гости к настоящей Мальвине? Моё воображение тут же подсовывает образ красивой девочки с голубыми волосами, и я воображаю, как мы сейчас познакомимся с ней, и даже станем подругами, и я буду бегать к ней в гости пить чай из красивых золотых чашек.

— Warte. Ich werde jetzt öffnen[1] — доносится с крыльца.

Через несколько минут во двор выходит бабуся, совершенно непохожая на Мальвину, обычная такая сельская бабушка, в платке и тёмном штапельном платье в мелкий цветочек. То, что она отвечает бабушке по-немецки, меня нисколько не смущает, потому что в деревне к тому времени давно и основательно жили две мощные диаспоры — украинская и немецкая. Давно, ещё до и во время войны, всех перемешало-перебросило: кого депортацией, кого эвакуацией, кого ссылкой из Львовщины, с Поволжья… А кого Целина привела в эти края. Судьба каждого — частица мозаики трагической истории страны и его народа. И чисто русской речи я не слышала в наших палестинах с самого рождения. Всё смешалось — мова, немецкий язык, все друг друга прекрасно понимали и совершенно свободно пользовались ими, нисколько не смущаясь.

Бабушка Мальвина крепко держит своего пса, а мы с бабулей тем временем поднимаемся на высокое крыльцо, проходим в холодные сени, потом тёплые и оказываемся в доме, где горница уже полна таких же гостей, которые чинно сидят на стульях и лавках.

Меня смущает одно — стол не накрыт. Такого просто быть не может у нас в Сибири, где законы гостеприимства ломают даже самые скаредные души. Пришёл гость — накорми, напои, а если странник, то и спать уложи на всё чистое. Закон. Непопираемый.

А тут — ничего. Чайника и того на печи нет. Что за беда? Вроде бы никто не умер, гроба не видать, значит, не по покойнику читать собрались старушки мои… Что за чудеса? Непонятно. Но вопросов взрослым не принято задавать, сижу молча, сгорая от любопытства.

Наконец, возвращается со двора бабушка Мальвина, моет руки, меняет платок с тёмного на светлый.

— Mit Gott. Anfangen[2].

Все бабуси, а их человек тридцать, и украинских, и немецких, торжественно встают и проходят во вторую, большую, комнату.

А там… Там ничего примечательного, в моём детском понимании. Ну, кровать, с аккуратно взбитыми подушками и кружевами «ришелье», выглядывающими из-под покрывала. Ну, вышивки, где на немецком красиво, крестом, вышиты цитаты из Нового Завета, — всё это уже привычно и мало интересно.

И тут все бабули берут в руки свечи, зажигают их одна от другой, а бабушка Мальвина подходит к шкафу, открывает его, отдёргивает какие-то занавесочки внутри, а там… Там Церковь. Потому что задняя стенка шкафа не из фанерки, как у всех, а из двух больших, иконостасных икон — «Казанской» и «Благовещения». Два большущих, невероятно красивых образа, на одном из которых юная Девочка, принимающая благовестие от архангела Гавриила, а на втором уже Мать с Богомладенцем.

А на створках шкафа, с внутренней же стороны, за самодельными занавесочками — маленькие иконы. Бабушка-лютеранка Мальвина ставит на дно шкафа две самодельные лампадки, всё озаряется волшебным, каким-то неземным светом. А бабулечки наши, как священники на Пасху в алтаре, очень тихо начинают петь тропарь Казанской иконе Божией Матери, начав в один голос, потом расходятся на два, а потом и на четыре голоса… А потом «Совет превечный», и «Царицу», после — величание.

Свечи дают тот неровный свет, который оживляет добрые лики на иконах, и я маленьким своим умом пытаюсь понять, как в обычном шкафу может жить и быть Церковь? Там именно Церковь, а не просто спрятанные от злого глаза иконы. Там живая и очень трогательная Богородица — Девочка справа, и очень серьёзная, печальная Божия Матерь — Мама слева.

Бабульки мои поют и поют, времени нет, меня нет, есть только волшебный, очень красивый и гармоничный божественный мир, который прячет в своём шкафу немецкая бабушка Мальвина. И нет деревни, нет шкафа, есть только Небо, которое и далеко, и близко одновременно. Моя маленькая деревенская Нарния в Сибирской глуши… И тропарь, который я с первого раза запомнила наизусть. «Заступнице усердная, Мати Господа вышняго, за всех молиши Сына Твоего, Христа Бога нашего…

@Ульяна Меньшикова