Детские травмы, разбитые мечты, потерянная любовь… За всеми без исключения следуют тени прошлого. Они питают наши страхи и лишают возможности радоваться настоящему.
Основательницы самого популярного в Италии онлайн-журнала по психологии и личностному росту предлагают взглянуть на пережитый опыт, деструктивные убеждения и модели поведения. Чтобы бережно собрать себя по кусочкам, создать заново и построить ту жизнь, которую вы заслуживаете. Выбрали несколько советов из книги. Делимся.
Понаблюдайте за последствиями
Когда эмоции зашкаливают, мы рискуем утратить ясность ума. Уметь останавливать поток тревожных и самообесценивающих мыслей — ценный навык. Это помогает понять, чем вызвана душевная буря. Вот три простые практики.
Наведите в голове порядок. Подсчитайте свои мысли. Присвойте каждой из них номер. Эта стратегия помогает успокоить ум и, главное, лишает навязчивые образы силы.
Найдите ту самую кнопку. Попытайтесь понять, чем вызван поток мыслей. Речь может идти об эмоции или физическом ощущении. В этом случае попробуйте увести, переключить внимание, деактивируя привычную схему.
Предайте огню беспокоящие вас мысли. Определите, какие слова, фразы или образы приносят вам больше всего боли. Представьте, что сжигаете их дотла. Это упражнение позволит чувствовать себя свободнее. Всему можно найти объяснение — и эта книга научит вас относиться к себе более осознанно.
Какие у вас личные границы?
Чтобы понять, какого рода личные границы у вас, задумайтесь о своих отношениях и о том, как вы чувствуете себя рядом с другими людьми. По вашим ощущениям, вас используют, уважают, подавляют? А, может, вам даже угрожают?
Если в отношениях вы постоянно чувствуете свою угнетённость, то, вероятно, у вас очень жёсткие личные границы. Если же вы склонны к излишней отзывчивости — вплоть до ощущения, что вас используют, — то ваши личные границы очень зыбкие и лабильные.
Думая о своих связях с окружающими, дайте оценку ощущениям, которые вызывают у вас другие люди. Попробуйте определить значение этих ощущений и понять, что они вам говорят о ваших личных границах. Подумайте о текущей динамике — о том, как сейчас развиваются ваши отношения, — а также об истории вашей семьи.
фото: freepik.com
Шаг в прошлое
То, как вы проявляете себя сегодня — от поведения до ощущения неловкости и неуместности, — возникло не случайно. К этому привела сложная и запутанная цепь факторов. Она берёт начало в вашем прошлом, но все её звенья влияют на ваше настоящее.
Вернуться в прошлое — единственный действенный способ, позволяющий появиться чему-то абсолютно новому: вашему подлинному «я».
Вам предстоит разобраться, как вы стали тем, кто вы сейчас. Заглянуть в прошлое, чтобы восполнить недополученное внимание, почувствовать, что вас наконец понимают. Задуматься, какие схемы срабатывают у вас автоматически, и что — и почему — вы чувствуете.
Упражнение “Три хорошие вещи”
Выполняйте это упражнение вечером — в тот момент дня, когда завершается один цикл и происходит подготовка к следующему. Часто в это время мы чувствуем себя разбитыми и, таким образом, совершаем переход в состоянии стресса.
Постарайтесь найти по меньшей мере три хорошие вещи, за которые вам хотелось бы сказать спасибо. Это могут быть как факты и происшествия, так и экзистенциальные вопросы.
Культивируйте в себе здоровое чувство благодарности по отношению к тому, что составляет часть вашей жизни. Это даст вам ещё одну возможность подготовиться к тому, чтобы храбро и открыто встречать жизнь. Будучи детьми мы задаём взрослым тысячи «почему» — все вокруг кажется невероятно интересным. Теперь мы большие. И у нас есть тысячи новых «почему» — только они касаются мира у нас внутри. И удовольствие от его познания будет бесценным.
Сочетание любви и брака — явление совсем недавней истории. И оно нестабильно. В прошлом люди связывали свои жизни без любви — зато их семьи были стабильны. Романтическая любовь вспыхивала к мужу или жене изредка и случайно.
Сегодня мы сами выбираем партнёров. Но, оказывается, «свободный» выбор партнёра — это продукт нашего подсознания, у которого свои планы. А оно хочет стать цельным и залечить детские травмы. С этой целью у него всегда при себе собственная подробная картина идеальной пары.
Публикуем некоторые мысли из книги «Как найти любовь, которую стоит сохранить» — авторов Харвилл Хендрикс и Хелен Хант, супругов-психотерапевтов, чьи книги переиздаются более 30 лет, и создателей Имаго-психотерапии, которая помогла тысячам людей найти любовь и сохранить отношения — о том, как наши детские травмы влияют на отношения, которые мы строим.
Всё дело в привязанности
Привязанность остаётся приоритетом младенца примерно первые полтора года жизни. Если всё идёт хорошо, сигналы ребёнка правильно воспринимаются и на них реагируют — его кормят, берут на ручки, пеленают и разговаривают с ним, — то у него развивается чувство, что он отдельное существо в безопасном мире и обладает достаточными силой и средствами, чтобы получить необходимое. Он «надёжно связан». Кажущийся незначительным, это критичный момент. Чувство безопасности, установленное на этом этапе, задаёт тон остальной части нашего путешествия по жизни. Это основа нашей реакции на жизненные опасности и удовольствия.
К счастью, примерно у половины людей всё происходит как надо. Каким-то образом, со всеми требованиями, пропущенными сигналами, личными проблемами, отвлекающими факторами и кризисами, неделей гриппа и не полностью удовлетворёнными желаниями любовь и добрые намерения многих родителей побеждают. У детей формируется надёжная привязанность.
Но как быть с теми детьми, чьи родители «недостаточно хорошо» заботятся, не присутствуют рядом эмоционально или физически с достаточной последовательностью и теплотой, чтобы возникла надёжная привязанность? По некоторым оценкам, к этой категории относится от трети до половины всех детей. Для них нет никакой гарантии ответа, удовлетворения потребностей. Таких младенцев называют «ненадёжно» или «тревожно» привязанными. Бесшовная ткань их бытия разорвалась, они потеряли контакт со своим первоначальным радостным состоянием.
Вот где пускают корни проблемы — неадекватные копинг-механизмы. Младенцы тоскуют по этому жизненно важному состоянию расслабленной радости, которое утратили, и пытаются восстановить его, приспосабливаясь, насколько возможно, к неидеальной заботе. В ответ на неё младенец создаёт внутренний образ родителя, который авторы называют имаго, и образ себя, который включает его представление о себе в контексте своей ситуации или «мира». Этот образ его внутреннего и внешнего мира, часто разделённый между «хорошими» и «плохими» чертами себя и других, в свою очередь, влияет на поведение ребёнка по отношению к родителям и определяет, какой копинг-механизм у него разовьётся.
В зависимости от того, как родители реагируют на его потребности, механизм выживания на каждой стадии развития будет поляризоваться, принимая одну из двух форм. Один младенец справляется, уменьшая свои привязанности в мире, другой — преувеличивая свои реакции. Так воспроизводится древнее эволюционное наследие — сокращение или взрыв энергии в ответ на угрожающие стимулы. Авторы книги характеризуют таких детей, прибегающих к двум этим реакциям, как минимизатора и максимизатора, описывая два полюса организации характера, встречающиеся в большинстве пар. Посмотрим, как эти механизмы проявляются на стадии привязанности.
Привязывающийся ребёнок: страх отчуждения
фото: freepik.com
В ответ на недостаточное внимание на стадии привязанности младенец адаптируется путём либо цепляния, либо отстранения.
Если мать непоследовательна — иногда достаточно приветлива, но в других случаях эмоционально холодна или отсутствует, — у ребёнка разовьётся навязчивая реакция цепляния. Родители могут быть постоянно занятыми, эгоцентричными или злыми. Их настроение и расписание колеблются. Они непредсказуемы. Возможно, их не устраивает роль родителя, и они пытаются следовать какой-то жёсткой формуле, о которой читали в книгах, оказывая необходимые услуги, но по собственным графику или прихоти. Они могут регулярно брать младенца на руки и кормить его, но не тогда, когда он плачет или суетится, требуя внимания. Очевидно, что потребности малыша для такого родителя — бремя. Не способный обрести элементарную веру в то, что его потребности будут удовлетворены, ребёнок чувствует, что только непрекращающиеся требования сохранят ему жизнь.
В ответ на ненадёжные или непоследовательные отношения мозг младенца подаёт сигнал тревоги, говорящий о том, что он в опасности. Поскольку мать иногда всё-таки приходит, младенец продолжает пытаться, чувствуя: если он просто сообразит, что делать — плакать достаточно громко или долго, реагировать определённым образом, — то всё получится. Так устанавливается паттерн стресса, непоследовательной реакции, преувеличения и сомнения, формирующий тревожного ребёнка. У цепляющегося ребёнка двойственное отношение к матери. Измученный её непредсказуемой доступностью, он пристрастился к тому, чтобы привлекать её внимание и находить способ заставить её отреагировать. В то же время он злится, что его потребности не удовлетворяются. Половину времени он плачет и держится за непредсказуемую мать, а вторую половину отвергает, отталкивает её, даже когда она ласкова. Младенец стоит перед дилеммой, потому что объект боли и удовольствия один и тот же. В результате, ощущая удовлетворение одних своих потребностей и разочарование в других, он начинает вырабатывать амбивалентное (одновременно хорошее и плохое) отношение к себе.
Взрослый: цепляние
Как в случае с травмами на всех стадиях, если ситуация не изменится в более позднем детстве или в подростковом возрасте, у ребёнка произойдёт «застревание». Его защитные механизмы закрепятся в характере и проявятся во взрослой жизни как основа личности. Он станет тем, кого авторы книги называют цепляющимся. Его скрытые за сфабрикованным «я» инфантильные потребности живы, и они вместе с выученными механизмами защиты будут влиять на выбор партнёра, ожиданий от него и то, как он будет относиться к удовлетворению своих потребностей. Основной жалобой на отношения с ним будет такая: «Ты никогда не бываешь рядом, когда мне это нужно».
Непривязанный ребёнок: страх отказа
Некоторые родители постоянно эмоционально холодны и нерегулярно доступны физически. Для них бремя — не потребности ребёнка, а сам ребёнок. Такие родители воспитывают отстранённого, непривязанного ребёнка. В отличие от цепляющегося, он боится привязанности, в которой так отчаянно нуждается, потому что все попытки привязаться оканчиваются эмоциональной болью. В отличие от цепляющегося, которого пугает отсутствие контакта, «непривязанный» ребёнок решает не приближаться к матери. Если она вообще присутствует, то обычно подавлена, незаинтересована и эмоционально отстранена. Напуганная ответственностью за ребёнка, поглощённая своими проблемами или личными приоритетами, она эмоционально отвергает его. Поскольку контакт приводит не к удовлетворению потребностей (в том числе принятию), а к эмоциональной боли, младенец «принимает» судьбоносное решение: избегать контакта любой ценой. «Я плохой, объект (родитель) плохой, мои потребности плохие», — «рассуждает» он, устанавливая у себя в голове образ плохого родителя, а с другой стороны, где формируется образ своего «я», запечатлевается плохое самообладание потребностями. Это рассуждение приводит к примитивной, но эффективной защите: «У меня нет потребностей». Родитель отверг его, поэтому он отвергает родителя и, наконец, свою жизненную силу. Он не плачет. Он, кажется, доволен тем, что его кормят всякий раз, когда приносят еду. Кажется, ему все равно, берут ли его на руки, разговаривают ли с ним. Но пока потребности изгнаны из сознания, мозг постоянно находится в состоянии тревоги, потому что отвергнутые потребности необходимы для выживания. Чтобы заглушить тревогу, непривязанный ребёнок становится холодным душой и телом, значительно сужая — сводя к минимуму — свою жизненную энергию. Чтобы сдержать её до конца, он конструирует ложное «я», которое выглядит независимым, но на самом деле контрзависимо. Мир восхищается его независимостью, но он живёт практически один в своей крепости, решив избежать боли из-за того, что его могут отвергнуть.
Взрослый: избегающий
фото: freepik.com
Как и в случае компульсивно-зависимого ребёнка, если эти паттерны не скорректировать в более позднем детстве или в подростковом возрасте (а это маловероятно, поскольку родители обычно не меняются), они проявятся во взрослых близких отношениях. Ребёнок становится тем, кого авторы называют избегающим. Избегающие склонны вступать в отношения с цепляющимися по вполне предсказуемым причинам. Дело не в том, что у избегающих нет потребностей, — скорее, они давно отказались от их удовлетворения и утратили связь со своими желаниями. Бóльшая часть их самих глубоко закопана, особенно восприимчивая, чувствующая сторона и способность к эмоциональной радости и телесным удовольствиям. Их скрытые потребности в контакте заставляют выбирать партнёров с чрезмерными потребностями в нём, что обеспечивает избегающих контактом, нужду в котором они сознательно отрицают. Следовательно, им никогда не приходится протягивать руку к своим партнёрам первыми, поскольку острая потребность партнёров в контакте удовлетворяет их потребность, пусть они её и отрицают. Но контакт все равно приносит боль. Для избегающего потребность в привязанности — тайная жажда, а для цепляющегося — постоянное требование.
Травмирующее событие — это пугающее, опасное или насильственное событие, которое представляет угрозу жизни или физической неприкосновенности ребёнка. Быть свидетелем такого события — особенно когда оно угрожает жизни или физической безопасности близкого человека — тоже может быть травмирующим эпизодом в жизни ребёнка.
Травматические переживания могут вызвать сильные эмоции и физические реакции, которые могут ещё долго отзываться в жизни ребёнка уже после произошедшего. Дети могут испытывать ужас, беспомощность или страх, а также физиологические реакции, такие как учащённое сердцебиение, рвота или непроизвольное мочеиспускание (как и потеря контроля над кишечником).
Несмотря на то, что взрослые прилагают все усилия, чтобы обезопасить детей, опасные события всё равно происходят. Эта опасность может исходить как вне семьи (например, стихийное бедствие, автомобильная авария, стрельба в школе или насилие в обществе), так и внутри семьи: например, насилие (физическое или сексуальное) или неожиданная смерть близкого человека.
Мы поговорили с психоаналитиком, автором книг «Вся фигня от мозга», «Путеводитель по психопатам» и «Нарциссизм. Пси-операция» Василием Чибисовым и психологом Мироновой Юлией Александровной о том, у всех ли у нас есть такие детские травмы, что нам с ними делать и как самим не стать «зачинщиками» таких травм у своих детей.
Что такое детская травма (психологическая): есть ли категории, группы, какое-то общее определение?
Юлия: Определённых критериев для типизации детских травм не существует. Но мы можем вывести определение, что детская травма — это нарушение психики, вызванное сильным стрессом или пережитым насилием. Детей, как и взрослых, травмируют непреодолимые обстоятельства. Смерть, изнасилование, избиение более сильным человеком, физическая зависимость от плохих людей или неблагополучных родителей и т. д.
Когда нарушены безопасность или табу, а мы не можем этому противостоять — возникает травма, которая определяет надолго наше дальнейшее поведение и решения.
фото: freepik.com
Правильно ли сказать, что все мы имеем детские травмы — в большей или меньшей степени?
Василий: Это далеко не так. Ещё дедушка Фройд и Карл Абрахам писали, что для формирования травмы нужна известная предрасположенность. Одного ребёнка может травмировать даже самая банальная ситуация (просто, условно говоря, так «сложилось»). Другой даже выйдет сухим из самых тёмных вод. Более того — психика так устроена, что в большинстве случаев травмы не часто оказывают фатальное влияние на все сферы жизни. Травма как бы обволакивается защитным слоем, уходит в бессознательное и может там покоиться всю жизнь. Но стресс или ретравматизация (повтор травмирующего эпизода) повышают риск «воскрешения» травмы со всеми вытекающими последствиями.
От чего зависит наше поведение, исходя из детских травм, уже во взрослом возрасте? Вот говорят, что у человека «есть стержень», «стойкий характер» — и ему тогда может быть попросту наплевать на эти травмы? Ну, обидели его пару раз в детстве, и он сам как-то это пережил без, что называется, потерь? Или эти самые детские травмы его таким и сделали?
Юлия: Мы не знаем как у «человека со стрежнем» реализуются эти травмы. Мы можем вспомнить гениального Чайковского, который при всей гениальности ел бумагу и всю жизнь плакал по ночам.
Также, если раньше за отказ ребёнка, например, есть кашу, родитель мог надеть ему, условно, кастрюлю на голову за непослушание, то сейчас популярная психология «задалбывает» людей бережным отношением к любому чиху ребёнка и культивирует в нём травмированность. Виктимное (состояние жертвы) состояние становится постоянным спутником ребёнка с его ранних лет, а в дальнейшем лень, инфантильность и иждивенчество удобно объясняются очередной недолюбленностью. Человек со стержнем — это прежде всего тот, кто не превозносит свою травму и не лелеет в себе жертву, как бы ни был сложен его путь.
фото: freepik.com
На что стоит обращать внимание родителям в контексте своего общения и поведения с детьми? Как не нанести эти самые детские травмы? И как не перейти ту грань, когда начнёшь бояться что-либо сказать ребёнку, чтобы не нанести эти психологические травмы (и тут явно начнёт расти вздорный, избалованный и часто по-хамски общающийся ребёнок)?
Василий: Если поставить цель «не травмировать» и фанатично её достигать, может получиться очередная новомодная методика по воспитанию восторженных и не приспособленных к жизни идиотов. Как пел Высоцкий, «досадно попугаем быть, гадюкой с длинным веком, не лучше ли при жизни быть приличным человеком?». Неужели нельзя просто вести себя прилично с ребёнком и при ребёнке (и даже в его отсутствие)? Воспитание детей начинается с воспитания себя. Тревожная мать или истеричный отец могут обложиться книгами по воспитанию, но в нездоровой семейной среде ребёнку будет тяжело просто из-за атмосферы. Шандор Ференци (друг, коллега и ученик доктора Фройда) советовал родителям проходить психоанализ. Не ради каких-то чудес, а просто чтобы родитель вспомнил то, что он сам творил в детстве. Тогда и реакция на поступки ребёнка будет гораздо более адекватным.
Как уже взрослому человеку понять, что он что-то делает или как-то рассуждает, что говорит о том, что у него есть детская травма?
Юлия: Вопрос сложный, потому что конкретно детскую травму можно выявить только у специалиста. У человека могло что-то произойти уже в зрелом возрасте, что разделило жизнь на «до» и «после», в подростковом периоде или в молодости. Поэтому поведений, характерных именно для детской травмы, не существует. Критерии диагностики собственной травмированности могут быть следующие: панические страхи, порой беспричинные или «накрученные», сновидения с одним и тем же аффектом при пробуждении, нет ощущения «правильности» и естественности происходящего в жизни, всё кажется ложным и чужим.
фото: freepik.com
При каких психологических детских травмах стоит обращаться к специалисту, а в каких — «само пройдёт»?
Василий: Если речь идёт о ребёнке, то никогда не будет лишним посетить детского психиатра. Даже если никаких травм нет. Не нужно бояться слова «психиатр». Вы же водите ребёнка на осмотр к обычным врачам, чтобы не пропустить какую-нибудь коварную болячку. Вот и в визите к детскому психиатру и невропатологу нет ничего необычного. Только ради всего святого — не доверяйте ребёнка психоаналитикам, особенно «детским психоаналитикам». Мы не работаем с детьми, у нас принципиально другая методология.
Если речь идёт о взрослом, который когда-то перенёс травму, то здесь всё индивидуально. Как таковой классификации детских травм нет. Вопрос в проявлениях. При припадках, головных болях, помрачнениях сознания и прочих тяжёлых симптомах вы сначала идёте к психиатру или врачу-психотерапевту (не просто к «психотерапевту», а к врачу, то есть человеку с лицензией и медицинским образованием). Если, как говорится, жить можно, но неприятно — выбирайте в зависимости от ваших целей. Посмотреть на травмирующие события под другим углом и изменить восприятие опыта — к гештальтисту. Оценить влияние травмы на принятие решений и восприятие информации — к когнитивщику. Увидеть в травме некий великий смысл и оправдать негативный опыт — к экзистенциальному психотерапевту.
Психоаналитик, теоретически, может работать с классическим ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство), используя методику Ференци (хотя она несколько устарела). Если травма всё еще «не отпускает», то какое-либо погружение в бессознательное не является оправданным. Однако клиент может «протестировать» аналитика, придя с травмой в качестве первичного запроса и с прицелом продолжить анализ уже после проработки непосредственно травмы. Тогда будет иметь место плавный переход от короткофокусной (краткосрочной) психотерапии к психоанализу как таковому.
В моей практике наиболее типичен промежуточный вариант. У клиента, помимо некоего травматического опыта, имеется ряд более актуальных проблем. Травматический опыт озвучивается на первом-втором сеансе, но не конфротируется (психоаналитик не задаёт прямых вопросов, не поднимает тему травмы по своей инициативе). Идёт работа над актуальными запросами (проблемами настоящего). Постепенно формируется терапевтический альянс, клиент убеждается, что он в безопасности и что специалист его безоговорочно принимает. Соответственно, облегчается доступ и к травмирующему опыту. А, значит, становится возможным без боли прорабатывать и саму травму, и её контекст.
Если такие детские травмы не пролечивать со специалистом, к чему это может привести?
Юлия: К скованной или несчастной жизни. С возрастом гибкость психики постепенно исчезает, и все травмы навсегда «бронзовеют» в ней – вместе со страхами, неудовольствием от жизни и в попытках реализовать эту травму дальше – например, уже на своих детях. Этого хочется, чтобы хоть как-то опредметить то, что мешало жить всё это время. И уже такая травма будет передаваться по наследству.
На протяжении всей истории роль женщин (часто центральная) в обществе обеспечивала стабильность, прогресс и долгосрочное развитие наций. Во всём мире женщины, например, составляют 43 процента мировой сельскохозяйственной рабочей силы, а в некоторых странах этот показатель возрастает до 70 процентов. Например, по всей Африке 80 процентов сельскохозяйственной продукции производится мелкими фермерами, большинство из которых – сельские женщины.
Женщина – это жена, партнёр, организатор, администратор, директор, экономист, мать, воспитатель, учитель, врач – и всё это часто в одной семье одновременно. Кроме того, женщина играет ключевую роль в социально-экономическом развитии общества. Мы собрали для вас книги о роли женщины, её здоровье, внутренней боли, феминизме, борьбе за свои права и материнстве.
Корейский роман о том, как мужчина в патриархальном обществе воспринимает феминизм.
Он так её любил, но всё испортил. И вот, спустя четыре года после расставания, Сынчжун неожиданно сталкивается с ней в толпе. Но кто эта дерзкая девушка в мешковатой одежде и с короткой стрижкой, стоящая сейчас перед ним? Теперь Сынчжуну придётся пойти на компромисс с самим собой и погрузиться в непонятный для него новый мир, чтобы заслужить второй шанс. Выдержат ли эти отношения столкновение взглядов «типичного корейца» и феминистки? И что вообще она творит?!
Завораживающий роман об иранской поэтессе, которая борется за право творить.
Она была бунтаркой. Женщиной, которую услышали. Поспешно выданная замуж, Форуг бежит от мужа, чтобы реализоваться как поэт, — и вот её дерзкий голос уже звучит по всей стране. Одни считают её творчество достоянием, другие — позором. Но как бы ни складывалась судьба, Форуг продолжает бороться с предрассудками патриархального общества, защищает свою независимость, право мечтать, писать и страстно любить.
Биографический роман о том, как ребёнок мужа от первого брака может стать своим.
Стать мачехой раньше, чем матерью. Полюбить детей, которых родила другая женщина, и найти в себе силы не злиться на неё, а быть благодарной. В этой книге Наталья Ремиш — автор бестселлеров «Просто о важном» — рассказывает свою историю. Честно, без сглаживания углов, как есть.
Многослойная история о роли женщины и материнстве.
Роуз замужем. Она обожает науку, делает карьеру и совсем не видит себя матерью. Любит работу, мужа и жизнь — такой, какая она есть, без детей. Пока однажды крупная ссора не раскалывает её историю на до и после. А дальше мы видим девять возможных сценариев жизни Роуз. Где-то она отказывается от рождения ребёнка, где-то становится любящей матерью, где-то — неверной женой. Предупреждаем: тут не будет простых ответов, идеальных героев и всепоглощающей любви в привычном смысле. Мол, не хочешь — не рожай, или родительство — всегда счастье. Фрейтас смотрит на ситуацию с разных сторон. Каждый сценарий полон и плюсов, и минусов. В каждой жизни Роуз что-то теряет и приобретает.
Научно-популярная книга о здоровье женского сердца и его отличиях от мужского.
В обществе сложился стереотип, что по статистике мужчины чаще подвержены сердечно-сосудистым заболеваниям. Книга, написанная профессором Анджелой Маас, опровергает это утверждение. Ведь на самом деле такое мнение сложилось лишь потому, что в исследованиях о болезнях сердца участвовали одни лишь мужчины. Книга рассказывает, как устроено женское сердце и чем оно отличается от мужского, что нужно сделать, чтобы сохранить здоровье и учесть все возможные риски. Вы познакомитесь с результатами последних исследований и описанием клинических случаев из практики доктора Маас.
Исследование травмы поколений, которая передаётся от матери к дочерям.
Ведущий мыслитель-феминистка Беттани Уэбстер уверена, что, если женщина старается жить незаметно и тихо и сдерживает свой потенциал, всё дело в материнской травме, которая является следствием семейной травмы, специфичной для патриархального общества. Автор рассказывает о причинах её возникновения и помогает женщинам вырваться из деструктивного цикла, который передаётся из поколения в поколение. Книга поможет превратить внутреннюю боль и гнев в любовь и заботу о себе.
Дети, страдающие от детского травматического стресса, это те, кто в течение своей «маленькой» жизни получил одну или несколько травм, и у них развились реакции, которые сохраняются и влияют на их повседневную жизнь после окончания тех «знаменательных» событий.
Такой вид травм может включать различные реакции: интенсивное и продолжающееся эмоциональное расстройство, депрессивные симптомы или беспокойство, изменения в поведении, трудности с саморегуляцией, проблемы, связанные с другими людьми или формированием привязанностей, регрессия или потеря ранее приобретённых навыков, трудности с вниманием и учёбой, ночные кошмары, трудности со сном и едой, а также физические симптомы, такие как, например, боли. Дети старшего возраста могут даже начать употреблять что-то запрещённое, вести себя рискованно или заниматься нездоровой сексуальной активностью. Мы поговорили с Дианой Машковой, писательницей, кандидатом филологических наук, автором книг и курсов для родителей, основательницей социально-просветительского проекта «Азбука семьи» и просто мамой пятерых детей.
фото: семейный архив Дианы Машковой
Есть ли какая-то статистика, что за последние 10 (20, 30) лет в мире возросло количество каких-то определённых детских травм? Или же это просто стали чаще диагностировать?
Ещё в начале 90-х годов прошлого века вопрос о детских травмах воспринимался обществом и даже специалистами как некий миф. Был повсеместно распространён стереотип о пластичности детской психики – дескать, пока ребёнок маленький, он ничего не понимает и поэтому ничего не запомнит. Ни специалисты, ни родители не верили в то, что негативные события и деструктивные семейные отношения влияют на детей, причём, иногда самым фатальным образом. Поэтому, да, вы совершенно правы, ещё 30 лет назад в детские психотравмы не особенно верили и, соответственно, не умели связывать с ними трудности в поведении ребёнка или проблемы с его здоровьем, в том числе психическим.
Сегодня есть мнение о том, что детские психотравмы и их последствия встречались так же часто и в начале XX века. Просто никто их не диагностировал.
Но, с другой стороны, новые условия жизни – занятость мам и пап, распространение информационных технологий, растущая изоляция людей друг от друга, отрыв молодых родителей от «большой семьи», снижение качества и количества сенсорных стимулов (тактильного контакта ребёнка с родителями, контакта глаза в глаза, совместных игр и так далее) – часто становятся фактором риска. Чтобы ребёнок рос психически здоровым, ему необходим постоянный эмоциональный контакт со своими значимыми взрослыми – то есть, прежде всего, с родителями. Тогда через большинство негативных событий он сумеет пройти без серьёзных последствий.
Какие самые распространённые детские травмы?
Для того, чтобы ответить на этот вопрос и никого не запутать, нужно всё-таки обратиться к определению детской психотравмы. Доктор Брюс Перри, психиатр, основатель Академии детской травмы утверждает, что «травма – это переживание или повторяющиеся переживания, которые нарушают надлежащее функционирование системы реагирования на стресс. Делают её более реактивной или чувствительной».
То есть негативные события в жизни ребёнка сами по себе – это ещё не травма. При том, что спектр вариантов негативного опыта огромный: на протяжении шести уроков (глав) книги-тренажёра «Азбука счастливой семьи. 30 уроков родительской осознанности» мы приводим реальные примеры тяжёлых событий и их влияния на детей, чтобы сделать эту тему доступной и понятной родителям. Могут ли навредить ребёнку развод, переезд, пополнение семьи, другие неожиданные изменения в жизни? Могут, если мама и папа будут скрывать от детей предстоящие перемены или окажутся нечувствительными к эмоциональным потребностям, переживаниям своего ребёнка. Бывает ли, что землетрясения, цунами, стихийные бедствия, теракты и прочие ужасы не затрагивают психику детей? Конечно. Если родители или другие значимые взрослые были рядом, оберегали, удовлетворяли потребности и откликались на эмоции. Яркий тому пример – история Эммы Акопян и её новорождённой дочери. Они провели под завалами 7 дней после землетрясения в Армении в 1988 году. Эмма пострадала чудовищно и физически, и психологически. А её ребёнок остался цел и невредим благодаря любящей матери, её включенности.
Если говорить о самых страшных травмах именно для детей – это, как правило, отвержение и бесчувственность родителей, агрессия и насилие с их стороны; это весь спектр проблем, который говорит о серьёзных нарушениях в отношениях между матерью, отцом (или людьми, их заменяющими) и ребёнком.
Чем младше ребёнок, тем страшнее для него эти проявления в любой форме – от нежелания матери и отца иметь ребёнка до регулярного пренебрежения его нуждами.
А тяжелейшая травма для детей – это потеря семьи.
Мама/папа воспитывали ребёнка в одиночку – какие «травмы» скорее всего может получить ребёнок, когда нет второго родителя?
фото: freepik.com
Психологические травмы могли возникнуть, если родители во время развода и после объявляли друг другу войну, манипулировали друг другом через ребёнка, крайне плохо отзывались о втором родителе или делали вид, что его в принципе не существует. Последние две вещи нередко случаются, когда второй родитель исчезает из жизни семьи. И вот здесь очень важно взрослому позаботиться о себе, чтобы суметь помочь ребёнку справиться со сложными чувствами. Развод родителей – тяжелейшее испытание для детей. Нередко у ребёнка возникает ощущение, что мир рухнул, а сам он теперь никому не нужен, да ещё и виноват в том, что семья распалась. Важно не делать вид, что этих переживаний не существует. Лучше проговаривать, отзываться на чувства ребёнка: «Да, я понимаю, что тебе больно и тяжело. Мне тоже очень грустно от того, что папа теперь не с нами. Но ты, малыш, ни в чём не виноват! Я люблю тебя больше всех на свете, и папа тоже любит. По-прежнему. Просто, к сожалению, так иногда бывает, что мама и папа не могут больше жить вместе. И за это решение отвечаем только мы, взрослые».
Прекрасный пример подобной ситуации приведён в книге Юлии Борисовны Гиппенрейтер «Чувства и конфликты». Автор опубликовала письмо одной из своих читательниц, которая нашла способ поговорить с сыном так, чтобы ребёнок сохранил веру в себя, устойчивость. Мама и сын разделили грусть. Признали неприятные чувства.
Такая поддержка очень помогают детям избежать ненависти, агрессии и саморазрушения.
Если же говорить о трудностях, связанных с отсутствием рядом с ребёнком взрослых обоих полов, то это большая отдельная тема. Она больше связана с развитием.
Возможно ли утверждать, что есть детские травмы, которые 100% «аукнуться» во взрослом возрасте?
фото: freepik.com
Здесь нужно напомнить, что события – это ещё не травмы. И добавить, что у каждого ребёнка от рождения свой уровень психологической устойчивости, свой темперамент.
Какой негативный опыт с высокой вероятностью перейдёт в психотравму? Разрыв отношений или угроза разрыва. То есть, повторюсь, отношения ребёнка со значимыми взрослыми, в которых он им не нужен, не важен, не интересен, наносит вред. Повторяющееся моральное или физическое насилие крайне опасно. В этом случае ребёнок живёт в состоянии разрушительного хронического стресса. Если ребёнку часто угрожают родители, если они его игнорируют или говорят «лучше бы тебя не было», «ты мне больше не сын/не дочь», «отдам тебя в детский дом» – это по-настоящему страшно. Тогда последствия могут возникнуть самые тяжёлые, вплоть до психических болезней.
Сексуальное насилие – отдельная гигантская тема. В нём разрушаются личность и здоровье детей. Причём, для ребёнка одинаково ужасно быть свидетелем такого насилия или его непосредственной жертвой.
Все это максимальные зоны риска.
Есть ли «признаки», по которым возможно понять, что у ребёнка что-то не так с психикой? Или он из-за чего-то переживает? Когда, в общем, нужно обращаться к детскому психологу?
фото: freepik.com
К психологу стоит обращаться в любой ситуации, которая вызывает серьёзные опасения у родителей. Если ребёнок чересчур нестабилен (перепады настроения) вне возрастных кризисов. Если, опять же, вне возрастных кризисов он «постоянно плохо себя ведёт». Если внезапно меняется: был тихий – стал неугомонный, был общительный – стал закрытый, был нежный – стал резкий и так далее. Любое длительное сложное поведение ребёнка – это сигнал SOS нам, родителям. Нужно искать причину проблемы, а не давить или наказывать. Подробно, с реальными примерами из жизни, об этом можно прочесть в части «Трудное поведение» книги-тренажера «Азбука счастливой семьи».
Но, если честно, родителям бывает трудно прийти на консультацию к специалисту. У нас пока, к сожалению, не развита культура обращения за помощью. Многие взрослые, не обладая самыми базовыми знаниями в области семейной и детской психологии, считают специалистов «мозгоправами» и боятся их. Хотя консультация – это хороший способ получить поддержку и самому найти ответы на возникшие в семье вопросы. Понять, что у всего есть свои причины. Что бы ни происходило с ребёнком, ответ придётся искать в семье.
Поэтому, возможно, сначала стоит пойти к семейному, а не детскому психологу. Чтобы сократить путь.
И, конечно, очень важно наблюдать за состоянием ребёнка в целом. Как он спит? Не снятся ли ему кошмары? Как он ест? Нет ли резких изменений в пищевом поведении? Как реагирует на незначительный стресс? Не впадает ли в ужас и истерику из-за естественных трудностей? И так далее. У посттравматического стрессового расстройства довольно много симптомов. Они указывают на то, что ребёнок пережил психологическую травму. И на это нужно реагировать, чтобы вовремя помочь, не запустить ситуацию.
Психологическая травма, к сожалению, может породить немало проблем, включая отставание ребёнка в развитии. За примерами ходить далеко не надо – всего за 6 месяцев пребывания в Доме ребёнка, например, (потеря семьи, напомню, это тяжелейшая травма) у малышей появляется диагноз ЗПР (задержка психического развития) или ЗПРР (задержка психо-речевого развития). Можно этого как-то избежать? Да. Если мы поймём, что дети от 0 до 5 лет большую часть времени должны находиться рядом со своим эмоционально включёнными взрослыми (родителями, родственниками, усыновителями или опекунами), чтобы справиться с травмой. И дополнительно получать помощь специалиста. А институциональное воспитание противопоказано маленьким детям.
Как часто нужно с ребёнком беседовать на тему того, что его беспокоит? Или есть ли что-то, из-за чего он переживает? Или это дополнительная «нагрузка» на детский мозг, он может что-то навыдумывать и потом в это поверить?
фото: freepik.com
Неожиданный вопрос. Боюсь, здесь как раз никаких правил нет.
Искусственно такие беседы создавать точно не нужно. Регулярные усаживания на диван, сочувствующее выражение лица, встревоженные вопросы: «дорогой, что тебя сейчас беспокоит?», «не хочешь об этом поговорить?», скорее из области кинематографа. В реальной жизни никакого расписания для разговоров о чувствах и переживаниях нет. Зато есть возможность наблюдать за своим ребёнком, быть эмоционально настроенным на него. Вот он пришёл из школы и, не здороваясь, плюхается на диван лицом вниз. Не ушёл в свою комнату и не заперся там, значит, хочет, чтобы на него обратили внимания. «Сынок, я вижу ты очень расстроен», – хорошее начало для разговора в такой ситуации. Дальше шаг за шагом выясняем, что произошло. Точнее, внимательно слушаем – он сам расскажет.
Часто детям трудно признаться в своих чувствах, если источником обид стали мы сами. Можно помочь ребёнку высказаться: «Прости меня, я утром очень нервничала из-за опоздания на работу и повысила на тебя голос. Мне очень неприятно, что это произошло. Я – взрослый человек и не должна была так поступать». Вы удивитесь, насколько дети великодушны. Нам, взрослым, стоит поучиться этому у них.
К детям необходимо быть чуткими. Важно ощущать их настроение. А вот безо всякого повода создавать ситуации: «нет, я же вижу, что-то не в порядке, признавайся, что случилось» – точно не надо.
Как вообще нужно выстраивать разговор по душам с детьми разного возраста: например, с дошкольником, школьником младших классов, подростком? Влияет ли пол ребёнка на такие разговоры? Например, к девочкам нужен более мягкий подход? С мальчиками лучше будет говорить отец нежели мать? Кстати, что в таких ситуациях делать тем родителям, которые воспитывают ребёнка одни (то есть, нет второго родителя).
фото: freepik.com
На мой взгляд, у разговора по душам с ребёнком любого возраста есть несколько универсальных правил. Во-первых, нужно выбрать подходящий момент – когда никто никуда не торопится, все спокойны и настроены на общение. Во-вторых, важно не читать нотации, а интересоваться мнением ребёнка, использовать «активное слушание» (поддерживать высказывания ребёнка) и «я-сообщения» (делиться своими ощущениями, переживаниями, не обвиняя ребёнка в чем-либо). В-третьих, приводить примеры из жизни, которые дополнят картину того, о чём идёт речь. Хорошо бывает для наглядности рисовать объясняющие рисунки или схемы. И, в-четвёртых, не давать готовых решений, а вырабатывать их вместе с ребёнком. Даже с трёхлетним малышом таким образом можно вести успешный диалог.
Технология решения сложных ситуаций в диалоге (пять шагов решения конфликтов) прекрасно описана в книгах Юлии Борисовны Гиппенрейтер. Можно ознакомиться и применять.
Но если мама и папа сами боятся предмета разговора, не уверены в себе, то они не смогут вести беседу: ребёнок почувствует тревогу и погрузится в неё вслед за родителем. Поэтому важно прежде всего быть внимательным к собственным ресурсам и состояниям.
Что касается пола ребёнка: не думаю, что здесь это ключевой критерий. Любой разговор по душам всегда лучше складывается с тем родителем, к которому ребёнок испытывает больше доверия. Но, конечно, тему полового развития важно вести с родителем своего пола. Если его рядом нет или он не готов, значит, с другим значимым взрослым одного пола с ребёнком. Тут это действительно становится важным.
Ну и, резюмируя, должна сказать, что тема детских психологических травм в нашей стране только начинает звучать. Она гигантская. Пока ещё многое нами, взрослыми, не понято. Ещё больше недосказано. Поэтому очень важно делать её видимой, не замалчивать. Как в общении со взрослыми. Так и в беседах с нашими детьми.
