Развод – как об этом сказать детям

изображение:pxhere.com

Для детей развод родителей может быть особенно печальным, напряжённым и запутанным временем. Есть ли способы, когда можно помочь детям справиться с потрясением, вызванным расставанием папы и мамы? Мы поговорили с Евгением Евгеньевичем Крашенинниковым, кандидатом психологических наук, доцентом кафедры психологии образования и педагогики факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова, старшим научным сотрудником лаборатории психологии детства и цифровой социализации Федерального научного центра психологических и междисциплинарных исследований, отцом пятерых детей.

Крашенинников Евгений Евгеньевич, кандидат психологических наук, доцент кафедры психологии образования и педагогики факультета психологии МГУ им. М.В. Ломоносова

Есть ли возраст, в котором ребёнку «проще» воспринять развод родителей? Или, как говорится, всё сугубо индивидуально и зависит от психологического развития ребёнка?

Сам вопрос конструирует странную ситуацию. Получается, что родители хотят развестись, но думают, когда бы это сделать безболезненнее для ребёнка и пока терпят друг друга, задевая спинами в квартире.

Поэтому надо сначала определиться с самим отношением к разводу. Давайте будем помнить, что для ребёнка развод всегда будет болезненным; и это всегда ситуация длящаяся: то есть, она не заканчивается с появлением новой отметки в паспорте родителей. Это на всю жизнь.

Есть устоявшееся суждение, что конфликтная семья всё же хуже, чем проживание с одним из родителей после развода. Тут вспоминается фильм «Бэтмен навсегда», в котором главный злодей Загадочник в исполнении малоподражаемого Джима Керри, захвативший в заложники друга Бэтмена и его возлюбленную, предлагает освободить одного из них на выбор, и тогда второй спасётся, а иначе погибнут оба. Но Бэтмен не собирается выбирать: он понимает, что из двух зол не выбирают никогда – проиграешь в любом случае.

Так и мы должны понимать, что в случае развода ребёнок окажется проигравшим всегда. Поэтому действия наши должны быть, в первую очередь, направлены на то, как сохранить любовь в семье; и для этого нужно искать пути, ведь не совсем же случайно вы выбрали именно этого человека, и не мог же он так фатально измениться за прожитые вместе годы — хоть что-то в нём осталось, за что можно зацепиться и возродить будущее.

Ну а если развод произошёл, и мы обсуждаем не гипотетический предстоящий разрыв, а уже случившееся настоящее, и хотим понять переживания ребёнка, то, конечно, тут сходится множество факторов. Это и упомянутый в вопросе возраст: маленький ребёнок может особо и не заметить выскользнувшего из поля жизни родителя, а взрослый ребёнок может давно уже понимать, что отношения мамы и папы клонятся к закату. Это и сложившиеся отношения с родителями: если отец его регулярно бьёт, то его исчезновение будет воспринято с облегчением; если матери мало интересны сын или дочь, то и тоска по ней будет, скорее, более «умственной», чем нарушающей реальный поток жизни. И очень важно, как устроится новая жизнь, какие появятся замены. Не замены в значении новых возлюбленных отца или матери, а замены в жизни, деятельности, занятиях самого ребёнка.

Говорят (в целом, практика это доказывает), что дети и без развода чувствуют (видят), что в семье — между мамой и папой — отношения дали трещину. Так ли это?

Дети, конечно, чувствуют. Но они это могут воспринимать как нормальную ситуацию. У детей же небогатый опыт погружения в разные типы семейных отношений. Они просто не догадываются, что в другой семье не кричат, мама выходит в коридор встречать мужа с работы, папа расспрашивает маму о проблемах тёти Зины, родители играют с детьми в «Имаджинариум» и при этом при них не матерятся и т. п.

Но чувствуют эту трещину дети как раз тогда, когда в семье, в принципе, отношения были хорошими — тогда увеличение ссор и конфликтов бросается в глаза, и маленький ребёнок может просить папу не кричать на маму и наоборот.

Многие браки сохраняют «ради детей». Можно ли сказать, что нет ничего хуже (фигурально), чем пытаться сохранить «хорошую мину при плохой игре» — то есть, делать вид, что семья есть, хотя её нет? Ведь нет-нет, да родители, которые уже давно не любят друг друга (а часто и ненавидят) будут срываться друг на друга, общаться сквозь зубы и т.д.?

Тут надо определиться с тем, что же такое «любовь». Для большинства любовь — это некоторое своё внутреннее переживание, возникающее спонтанно, необъяснимо, по независящим от нас причинам, и примерно так же исчезающее. Такая ситуация прекрасно описана в рассказе Ивана Тургенева «Андрей Колосов». Герой, именем которого назван рассказ, полюбил девушку, любовь оказалась взаимной — а герой справедливо вызывал восхищение у всех, кто с ним пересекался; возникли вполне интимные отношения. А потом герой перестаёт ходить к девушке, которая ожидает, что вот-вот они вступят брак. Рассказчик, который сам в неё влюблён, идёт к Андрею Колосову и спрашивает, почему тот перестал встречаться с предполагаемой невестой. Андрей смотрит на него незамутнённым взглядом и говорит: «Разлюбил». А на возникшие фразы вроде того, что «как честный человек, ты должен…», он невозмутимо отвечает: «Я же не могу притворяться. Ты хочешь, чтобы я женился на ней, чтобы говорил ей, что люблю, когда этого нет?» И ведь не придраться, хотя мы и понимаем, что главный герой — мерзавец.

изображение:pxhere.com

Но «любить» — глагол переходный. Он не про себя, он всегда подразумевает, что есть кто-то другой, важный для тебя. Любить — хотеть максимального добра другому человеку. И для этого не нужно испытывать каждый раз дрожь в коленках, потение и учащение сердцебиения, когда его видишь. Поэтому, если любовь уходит, то нужно не «хорошую мину делать», а надо продолжать любить — делать другому добро, жалеть, понимать, искать способы этого понимания. Ну а срываться друг на друга могут и те, кто безумно влюблён.

Давайте обсудим, как поступать родителям при разных «сценариях» реакции ребёнка на развод. Например, ребёнок чувствует, что это из-за него родители разводятся, он чувствует себя виноватым. Что делать?

Такую ситуацию — чтобы ребёнок считал себя причиной развода — нельзя допускать никогда. Ребёнок из всех участников драмы точно самый пострадавший. Можно долго судить-рядить, муж ли довёл жену поздними возвращениями после кутежей в гараже или жена мужа бесконечными телефонными переговорами с подругами о правильности укладки волос — но ребёнок точно не виноват.

Можно описать ситуацию развода, который чреват минимальным ущербом для психики ребёнка.

Первая. Родители не выясняют отношений при ребёнке.

Вторая. Отец всегда хорошо отзывается о матери, а мать — об отце.

Третья. Главный тезис, который разными словами разворачивается перед ребёнком: «Бывает, что у взрослых жизнь так складывается, и приходится жить раздельно; но я тебя очень люблю, и папа (мама) тоже очень любит».

Четвёртая. Ребёнок не должен почувствовать уменьшение внимания, и это касается, в первую очередь, уменьшения времени общения с ним и исчезновения привычных форм жизни — например, посещения по субботам привычной кафешки и т. п. — разумеется, в той степени, в которой это возможно.

И пятая. Никогда — никогда! — нельзя говорить ребёнку (а это встречается, увы, постоянно), что «папа оставил нас, потому что ты плохо себя вёл» или «ешь быстрее, а то мама сколько ругалась на твою медленную еду и не выдержала».

Но для того, чтобы так себя вести, надо любить ребёнка и даже немножко друг друга.

А, если ребёнок — это подросток, который начал вести, скажем так, аморальный образ жизни — употреблять запрещённые вещества, прогуливать школу, огрызаться на всех и каждого — что делать?

А вот это не надо напрямую связывать с ситуацией развода. Наверное, читатели догадываются, что подростки курят? И — открою страшную тайну! — ещё и выпивают и даже живут интимной жизнью в сроки, не предусмотренные нормативными документами. И учиться тоже не хотят. Да, подросток может использовать ситуацию развода, чтобы легализовать запретное поведение и продемонстрировать его именно как вызов: вот вы как! а я вам за это напьюсь шипроколы и нанюхаюсь запахов дедушкиного сундука. Но это не причина, а повод. А причина как в самом возрасте, в котором необходимо самоутверждение, а продуктивные способы этого неизвестны, так и в предыдущей жизни и сложившихся отношениях в семье.

Шок у ребёнка — как вообще преподносить такую новость, что родители разводятся, как помочь пережить эти первые дни или недели новых данных семейной жизни? Что можно говорить, а что не нужно?

Хотел бы уточнить одну деталь. Когда мы обсуждаем эту болезненную — очень болезненную — тему, мы исходим из простого допущения, что разводящиеся родители любят ребёнка и хотят, чтобы ему, несмотря ни на что, было лучше. Тогда и наши советы можно и обсуждать, и пробовать применить. Более сложная ситуация, когда этого хочет только один родитель. И вот тут нужно не уподобляться бывшему супругу, а всё равно думать о ребёнке. И, значит, не ругать при нём виноватого в разрыве отца (или мать); не искать в ребёнке справедливого судью, который уже сейчас определит, что правы именно вы, или психотерапевта, на которого нужно вылить все свои переживания и претензии за все годы совместной жизни. С этим и взрослому трудно справиться, а мы хотим взвалить чужую ответственность на ребёнка! А справедливое отношение ребёнок с годами выработает. Правда, оно не всегда может оказаться в вашу пользу.

Если отбросить тяжёлые случаи, когда родители начинают судиться, с кем будет жить ребёнок, как с психологической точки зрения понять, с кем ребёнку «будет лучше» — остаётся ли жить ребёнок с мамой или папой?

Ребёнку хорошо жить с тем, кто его любит. И это может быть, конечно, любой из родителей, и никакой статистики, подтверждающей наличие особой материнской любви или отцовского чувства, нет. А лучше всего, когда его любят оба родителя, и тогда они найдут способ понять, где и с кем ему лучше будет жить и сколько проводить времени у кого.

В семье несколько детей — один жизни не представляет без папы, другой — без мамы. Можно ли «разделять» детей при разводе?

О, ситуаций тут бесконечно. Ведь, когда мы говорим о детях, надо помнить, что у них есть и отношения между собой. И, конечно, хотелось бы, чтобы дети жили в атмосфере братской любви, но в семье может быть и конкуренция, и «дедовщина» и простое безразличие друг к другу. И возникшее «разделение» они могут даже воспринять с облегчением.

изображение:pxhere.com

Помните фильм «Родная кровь», где за детьми после смерти их матери приезжает отец, который их давно бросил. И сколько бы главный герой — их отчим, который этих детей воспитал и очень их любит, ни хотел бы их оставить у себя, но подарки и велосипед, предложенный отцом, оказываются сильнее для одного из детей. И отчим — герой Евгения Матвеева — не устраивает ребёнку сцен; он создаёт ситуацию, чтобы каждый из детей смог сделать свой выбор.

Как вообще на самих детях, которые между собой очень дружны, может сказаться развод родителей?

Если дети дружны, то, есть подозрение, в семье было много хорошего. А значит, им всегда будет легче, потому что дети оказываются поддержкой друг другу. И это выражается не столько в словах, сколько в том, что у них будет продолжаться общая жизнь и совместные дела, которые будут означать, что мир не рухнул, что в нём есть постоянное и стабильное.

Ну и к родителю (любому) они могут подходить, чтобы просто прилечь на плечо и помолчать.

«А где папа?» Дети часто остаются жить с мамой, а папа постепенно «рассасывается». Как отвечать на вопрос, где папа, который перестал объявляться? Собственно, про маму вопрос такой же — бывает, что и мамы исчезают из поля зрения.

Конечно, этот вопрос не предполагает ссылки на некий конструктор фраз, из которого можно собрать ответы для детей на разные случаи жизни. Тут важнее понимать интонацию и атмосферу такого разговора.

Не нужно отвечать между делом; не нужно отмахиваться от детского вопроса; не надо говорить, что ты, мол, маленький, и тебе ещё рано знать.

Выберите время, когда вам не нужно через пятнадцать минут убегать в парикмахерскую, а у ребёнка не начнутся через семь минут новые «Смешарики» на канале «Карусель». Присядьте вместе на ваш самый уютный диван, включите торшер, обнимите его и начните неторопливый разговор. Как вы догадываетесь, описанный антураж не является универсальным; возможно, у вас другие представления об уюте: садовая скамейка, прогулка в парке, совместное качание на качелях… И разговаривайте с ним о жизни, о взрослом — сколько бы ему ни было лет. Не бойтесь, что он не поймёт — мы-то сами точно всё понимаем?

Вообще, есть ли градация эмоционального «удара» (или стадии — шок, отторжение, принятие) от исчезновения мамы или папы после развода?

Да, конечно, можно описать некоторые среднестатистические стадии того, как разворачивается переживание. Но они обычно понятны и из так называемого здравого смысла: ну, конечно, любая боль становится менее острой; разумеется, то, что казалось невозможным, превращается в обыденность. Но, если мы думаем о ребёнке, то нужно не размышлять о том, как помочь пережить уже случившийся «удар», а о том, как до начала смягчить то, что вы назвали шоком. Это не означает, что надо от рождения напевать ему песенку:

О, мой милый Ав-гус-тин, Ав-гус-тин, Ав-гус-тин!

Могут люди раз-вес-тись, раз-вес-тись, раз-вес-тись!

Но нужно растить в семье атмосферу доверия, нужно разговаривать с ребёнком обо всём — и об очень детском, и о совершенно взрослом; нужно не бояться вопросов ребёнка и тем более не бояться своих ответов. Только помните, что лучший ответ — это не всегда тот, который первым приходит в голову. Иногда правильнее сказать: «Знаешь, мне и самому пока непонятно. Но бы будем думать и вместе найдём ответ». В том числе и про то, почему папа с мамой теперь не живут вместе.

В чём можно постараться найти «опору» для ребёнка? Постоянно с ним разговаривать, занимать его досуг, холить, как говорится, и лелеять? Но это же тоже скорее всего перегиб? 

Ну что вы! Холить и лелеять ребёнка — это прямая обязанность родителей; а маленького надо ещё и в попу целовать! Потакать всем его причудам, разумеется, не надо. Абсолютно непродуктивно, когда после развода родители начинают неожиданно демонстративно уделять ребёнку принципиально больше заботы и внимания, тем самым пытаясь дискредитировать второго, который даёт ребёнку меньше. Всё это заваливание подарками и походами в зоопарк может привести только к тому, что ребёнок научится хорошо манипулировать родителями, и всегда находить, к кому обратиться в конкретный момент с нужной просьбой. Но это не укрепляет семью и не делает вас нужнее; как только вы перестанете быть источником удовлетворения его нужд, он про вас забудет.

Так что надо жить с ребёнком так, как вы и жили с ним раньше. Разумеется, если раньше вы относились к нему с реальным вниманием, пониманием и любовью. А если нет, то ему и в полной семье будет плохо.

Что такое психогенеалогия, и как она может влиять на нашу жизнь

фото: freepik.com

Психогенеалогия, о которой вы, возможно, и никогда не слышали, — помогает людям справляться с глубинными проблемами, «синдромом предков», она связывает генеалогию с психологией. Эта часть психологии использует имеющиеся у нас генеалогические знания о нашей семье, чтобы лучше понять, что происходит в нашей жизни.

Работа заключается в поиске и анализе событий, психологических, реляционных и психосоматических паттернов, которые повторяются в результате травм и неразрешенных конфликтов предыдущих поколений, с учётом исторического и социологического контекста, в котором они происходили, и которые автоматически повторяются. Психогенеалогия помогает задуматься о бессознательной идентификации со своими предками, чтобы разорвать порочный круг болезненного повторения, разобраться с неразрешённым наследием и залечить эмоциональные раны.

Что же определяет невидимую связь с нашими предками, которых мы никогда не встречали, и повторение болезненных событий из поколения в поколение? Может, у нас, как у звеньев в цепи поколений, попросту нет выбора, когда события и травмы, пережитые нашими предками, обрушиваются на нас в нашей собственной жизни? Как непроработанные травмирующие события находят способ проявить себя в последующих поколениях и вновь проявиться в настоящем? Обо всём этом мы поговорим с психологом, автором книг «Зов рода. Как наши предки влияют на судьбу» и «Род и отношения. Как история семьи влияет на личную жизнь» Ксенией Мосуновой.

Ксения Мосунова, психолог, автор бестселлера «Зов рода. Как наши предки влияют на судьбу»

Когда появился такой раздел психологии как психогенеалогия? Как человеку понять, что его проблемы сегодня — это глубинные проблемы с предками, с родом?

Связь психологических процессов с семейными аспектами в жизни человека всегда была в поле зрения исследователей бессознательного. Однако как полноценное направление психогенеалогия сформировалась только в XX веке, силами ученицы Карла Юнга Анн Анселин Шутценбергер. Психогенеалогическая концепция фокусируется на влиянии семейных историй на самоидентификацию. Исследование генеалогии помогает разобраться в том, как текущие психологические проблемы человека могут быть связаны с предками, точнее — наиболее ярко проявившими себя эмоциональными реакциями на какое-либо явление, например, при тревожных состояниях. Многие паттерны могут выступать как инструменты саморегуляции при стрессе, т. е. выполнять функции защитных механизмов. Основная проблематика состоит в том, что в наше с вами время не все «защиты» помогают нам в жизни, а наоборот — тормозят развитие через страхи и убеждения. Поэтому изучать семейную историю полезно хотя бы потому, чтобы понять, в какой момент психотравмы проявляли себя подобным образом или вследствие чего появились.

В чём существенное отличие от общего подхода психологов в работе с пациентами?

Психогенеалогия — это один из методов психологической работы, поэтому стоит говорить скорее об отличии от других подходов. Мы анализируем проблемы и запросы доверителя через семейные и общеисторические контексты. Человек неотделим от своей семьи, а история семьи неотделима от истории страны, в которой она живёт. Психогенеалогия исследует связь между текущими сложностями и трансгенерационным наследием предков. Подход включает работу с геносоциограммой для отображения родовых связей, снами, свободными ассоциациями, арт-терапевтические техники, проживание траура/травмы и многое другое.

Вообще, работа — с психологической точки зрения — с родом — это гипноз? Как пациент может рассказать что-то про кого-то, кого вообще никогда не видел?

В работе с семейными системами человек не погружается ни в какие гипнотические состояния, но составление генеалогического древа действительно позволяет иногда пробудить воспоминания о давно забытом. Но это скорее результат исследования архивов и общения. Обычно доверитель интуитивно ощущает связи, которые хранятся в бессознательном, и иногда они могут проявляться через реакции, жесты или образы. Узнавая всё больше историй и анализируя семейные архивы на предмет эмоциональных связей, человек может сделать выводы о предках, даже не зная их лично. Психолог-консультант не лечит, он помогает разобраться в психологической проблеме, поэтому у нас нет «пациентов». Есть доверители, которые доверяют, чтобы получить помощь в исследовании геносоциограммы.

Как же могут влиять наш род, наши предки на нашу жизнь сегодня?

У каждого из нас есть некие внутренние убеждения, над происхождением которых мы не то чтобы задумываемся… да и зачем, если и так комфортно? Но эти глубинные убеждения формировались не одно поколение, прежде чем укорениться и стать нормой. Влияние предков может проявлять бессознательные установки, поведенческие паттерны и эмоциональные реакции. Например, если в семье был предок, получивший сильный эмоциональный «удар» любви или стресс, связанный с утратой благосостояния, потомки могут неосознанно избегать карьерного роста, боясь повторения. Другой пример — если в роду было принято брать на себя лишнюю ответственность за семью, это может вызывать у наследников чувство вины или обиды, провоцирующее на отказ от построения собственных отношений.

А можно ли разорвать психологическую связь с родом?

Связь с родом разорвать невозможно по определению, потому что мы его продолжение. Однако, как я уже отметила ранее, скорректировать влияние семейного контекста на наш личный возможно. Однако для этого недостаточно просто взять и убежать в другую страну, например. Чтобы сценарий поведения изменился, требуется, в первую очередь, искреннее желание этого (как и в любой другой психологической работе), а во вторую — серьёзная внутренняя работа. Важно осознавать, какие установки и убеждения мы бессознательно унаследовали, и работать над их трансформацией в более позитивные и приемлемые для нас.

Насколько реально прорабатывать такие влияния рода с учётом того, что есть родственники и по линии отца, и по линии матери?

Следует рассматривать ключевые семейные паттерны и архетипы, которые проявляются в обеих линиях вместо того, чтобы сосредотачиваться на каждом отдельном предке. Это позволит выявить общие динамики, влияющие на личность, а также выстроить более целостную картину своего места в родовой системе.

Можно ли понять, как ты сегодняшний влияешь на будущие поколения своего рода?

Понимание своего влияния может проявляться в осознанном подходе к собственным ценностям, установкам и ролевым моделям. Если мы работаем над своим эмоциональным состоянием и стремимся к гармонии, то и отношения с детьми выстраиваются аналогичным образом.  Создание новых позитивных паттернов поведения с уважением и пониманием (ни в коем случае не избеганием) к своему прошлом — ключ к формированию здорового окружения для будущих поколений.

Есть ли понятие реализации рода или успешная реализация рода? Это когда все здоровы и счастливы?

Реализация рода — не про отсутствие трудностей и сложных периодов, это про сильных, здоровых и счастливых потомков, которые могут преодолевать кризисы, не давая родовой системе угаснуть. Если каждый член семьи реализует свой потенциал, если его внутренние ценности и убеждения находят отражение в реальности и не вызывают диссонанса — это может говорить о том, что человек реализован, твёрдо стоит на ногах, а значит, имеет силы продолжить род и поддерживать связь с другими его членами.

Трудный подросток — как родителям из врагов превратиться в друзей

фото: freepik.com

Подросток — «дело» непростое. Подростки хотят признания со стороны сверстников, они (подростки) ведут себя так, будто знают всё, хотя им совершенно не хватает опыта. Они чувствуют себя и непобедимыми, и неуверенными одновременно. Некоторые подростки отлично учатся, но при этом бросают вызов авторитетам. Некоторые из них могут быть склонны к саморазрушению или разрушать «себе подобных».

Это очень нелегкий этап в жизни родителей и семьи в целом, когда приходится иметь дело с трудными подростками, и уж тем более сложно преподавателям, которые проводят целые дни напролёт в стенах учебных заведений с целой «кучей» таких сложных учеников, студентов, спортсменов и т. д.

Что можно сделать, столкнувшись с трудным подростком? В чём причина такого поведения? Сколько это будет длиться? Об этом и многом другом мы поговорили с Евгением Евгеньевичем Крашенинниковым, кандидатом психологических наук, доцентом кафедры психологии образования и педагогики факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова, старшим научным сотрудником лаборатории психологии детства и цифровой социализации Федерального научного центра психологических и междисциплинарных исследований, отцом пятерых детей.

Крашенинников Евгений Евгеньевич, кандидат психологических наук, доцент кафедры психологии образования и педагогики факультета психологии МГУ им. М.В. Ломоносова

Давайте начнем с возраста. Говорят, сейчас подростки — это уже лет с 10. Какой же возраст считается подростковым?

И первый же вопрос сразу непростой. И не потому, что дети развиваются в разном темпе. Дело в том, что нужно определиться с самим понятием «возраст». Возраст — это не про годы и не про миелинизацию нервных волокон. В психологии возраст — это новый этап жизни, когда психологические процессы начинают работать другим способом: человек запоминает по-иному, чем раньше, умозаключения выстраивает по другим законам, реагирует на те же ситуации новым способом. А вот переход на новый уровень зависит не столько от физиологии, а от социальной ситуации, в которой человек находится; от того, какие задачи решает; от того, как к нему относятся.

Обратили ли вы внимание, как называются дети разного возраста: дошкольник, младший школьник, старший школьник? Эта привязка к системе образования не случайна: от того, что ребёнок оказывается в новых условиях, у него начинает меняться и психология. А тогда вопрос простой: а если ребёнок пойдёт в школу не в 7 лет, а в 6 или в 8? Тогда у него и младший школьный возраст начнется в 6 или 8? Именно так. Но при условии, что в школе будет происходить что-то принципиально иное, чем в детском саду; если в школе будет не просто рисование палочек и выучивание орфограмм, а формирование новой деятельности – учебной, в которой ребенок должен будет ставить сам познавательные цели, находить пути решения задачи (а не подбирать правильную формулу из памяти), понимать, каким способом он решил задачу, а, значит, получать возможность применить этот способ в задаче с непохожими условиями. Если этого нет, и он только зазубривает наизусть определения частей речи и не интересные ни ему, ни учителю стихи о природе, то и в новый возраст он не переходит, хоть и вырастает уже из дошкольного костюмчика.

И с подростками схожая ситуация. Конечно, есть объективная физиологическая реальность – половое созревание, начинающееся у девочек раньше в среднем на пару лет. Но новый возраст наступает не потому, что появились новые внешние признаки, а потому что к человеку начинают по-новому относиться – видя внешние изменения, делающие его похожим на взрослого, от него закономерно ожидают взрослого поведения, которого как раз и нет. А отсюда и усиление конфликтных ситуаций. Формально подростковым считается возраст между начальной и старшей школой, то есть можно уже с 10–11 лет вести речь о младших подростках, и в 15–16  продолжать ещё говорить о подростках старших. А позднее уже — юноши и девушки; хотя регулярно на праздниках «Последнего звонка» я вижу, как здоровый парень-выпускник под два метра говорит: «Мы, дети, хотим сказать спасибо…» Да у него самого, возможно, уже дети…

Трудный подросток — он для всех разный, если так можно выразиться. Для семьи, где царит спокойствие, где придерживаются строгих правил и прочего, трудный подросток тот, который, например, решил покрасить волосы в красный цвет. Для родителей «сорвиголова» будет совершенно не принципиально, какого цвета волосы у их чада, решил ли он проколоть себе нос и сделать татуировку (с одним требованием, чтобы она была временная). Для третьих родителей трудный подросток — это тот, который всё время спорит, не помогает по дому, всё забывает. Так какой же он — трудный подросток?

Очень интересное наблюдение! И за ним стоит глубокая мысль, что «трудность» подростка имеет две стороны.

Первая – та, на которую обычно обращают внимание, когда трудным оказывается подросток с точки зрения родителей, если его поведение не совпадает с их ожиданиями. Он носит нелепые широкие штаны! (А не нелепые узкие, как мы в его возрасте). Он красит волосы в зелёный цвет! (А не набриолинивает их, как дедушка в школьные годы). Он слушает рэп! Это же вообще невозможно!! (А не «Девочка сегодня в баре» Юрия Лозы, «Бухгалтер, милый мой бухгалтер» и «А я люблю военных красивых, здоровенных» группы «Комбинация» или хотя бы «Ленин, партия, комсомол»). А когда семья открыта новому («А вдруг рэп – тоже интересно? А вдруг я там найду нечто своё, близкое?»), когда поиск воспринимается как добавление в жизнь интересного, когда мелочи не становятся принципиальными, то и подросток не будет трудным.

А вот вторая сторона глубже: подросток всегда трудный для самого себя. Он меняется, и это неожиданно. Ну вот представьте, что вы, взрослые люди, вдруг неожиданно стали бы быстро меняться: у вас увеличился бы резко рост, структура тела, ваш голос за год изменил бы тембр, вам вдруг стало совершенно неинтересно то, чем вы жили много лет – и не потому что вы нечто переосмыслили или переоценили, а непонятно почему – просто так; вас перестали бы интересовать те, с кем вы общались годами до этого, а те, кто вам интересен, с вами общаться не хотят. И, повторюсь, это всё происходит очень быстро и необоснованно, непонятно почему. Было бы вам комфортно?  Подозреваю, что не очень.

Но ведь тогда возникает и самый главный вопрос: а кто я? Мы можем описать себя через свои вкусы, пристрастия, через круг общения, через умения: я весёлый человек, любящий кёрлинг, филателию и вышивание крестиком, общающийся с Максом и Ринатом, слушающий «Алису» и «Нирвану». И вдруг всё это оказывается глубоко неинтересным, а иногда даже и странным: как это всё я мог носить, слушать и любить? Но, если это всё не часть меня, то кто же я? Никто? Пустое место, в которое можно положить что угодно?

Это тот, вопрос, из которого рождается личность. Но вопрос, искать ответ, на который трудно, а иногда и мучительно.

фото: freepik.com

Сколько вообще может длиться эта подростковая «трудность»?

Вот эта настоящая «трудность» длится до тех пор, пока подросток не найдёт себя, то есть ответит на вопрос, что для него действительно ценно в жизни. Как вы, наверное, догадываетесь, многие остаются подростками навсегда. И когда родитель-подросток: с бородой, лысиной, двумя высшими образованиями в бэкграунде и выпивающий двести пятьдесят одним глотком – сам не может понять, зачем он эти образования получил и бороду отрастил, то сталкиваясь со своим чадом, он будет видеть себя в зеркале. И в зеркале он будет не причёсанный-прилизанный, а только что проснувшийся, мутный, смутный, настоящий – а это зрелище не всегда радостное, и иногда хочется такое изображение с зеркала стереть. И родитель начинает «воспитывать» подростка, чтобы «отражение» стало глаже; и тогда трудно становится всем.

Запас терпения, конечно, у всех разный — как и прочность нервной системы. И часто это совершенно не зависит от того, понимает ли родитель, что с его подростком вот прямо сейчас происходят гормональные изменения, ребёнку самому непросто. Как родителю возможно «гасить» в себе желания, когда уже совершенно нет сил терпеть, наорать на подростка, не дай бог выгнать его из дома?

Здесь совет очень простой: помнить свою молодость.

В этом отношении наибольшую опасность для подростка представляют те родители, которые с полутора лет сами завязывали шнурки, в пять лет прочитали Достоевского, в одиннадцать просыпались под гимн физкультурников, а из представителей противоположного пола заглядывались только на Людмилу Зыкину или Луи де Фюнеса, да и то перед пенсией. Для них несовпадение с их жизненной линией выглядит крушением всех идеалов.

Но чаще люди в подростковом возрасте пробовали курить (это те, кто не пробовал в начальной школе), не любили делать домашние задания по химии и черчению, смеялись над глупыми анекдотами («Приезжает муж из командировки, а в постели Чапаев и Брежнев»), играли в «козла-хозяина», пытались в медленном танце скользнуть рукой несколько ниже, чем принято в котильоне, часами слушали «бу-бу-бу, джвз-джвз» в наушниках, грелись зимой в подъездах портвейном, отстреливали монстров в игровой приставке, дерзили родителям и учителям и не задумывались, в каком институте будут готовиться приносить пользу страждущему человечеству.

И ведь ничего – из дома их не выгнали; выросли, семьи завели и на работе их уважают.

Повспоминайте вместе с детьми школьные годы, посмейтесь вместе над проделками и проказами тех времён, вздохните «это ж надо, какой я был раздолбай» – и как-то топать ногами расхочется; и из дома пойдёте вместе – в ближайший магазин за лимонадом.

А действительно ли сам подросток всегда понимает, что ему сейчас, в такой буре гормональных всплесков, непросто? Он же живёт в моменте, если так можно сказать, не думая о последствиях.

Как раз взрослый меньше задумывается о своём внутреннем мире, реже анализирует «а почему я такой, а вдруг проблемы не на работе и семье, а во мне». Подросток переживает свои изменения и о них думает (и про это никогда не расскажет).

А вот про «жизнь в моменте» сказано очень точно. У подростка (особенно в младшем подростковом возрасте) ещё не сформирована такая интеллектуальная способность, как планирование. При хороших условиях она появляется только годам к 14 — но хорошие условия очень у немногих.

Планирование — изменение своей деятельности здесь и сейчас, чтобы нечто произошло в будущем, но при этом гарантии, что оно произойдёт, нет. Я хочу поступит в Физтех, поэтому перестаю вечерами гулять с друзьями во дворе, стираю все аккаунты в социальных сетях и занимаюсь усиленно в школе, дома и с репетитором, при этом понимая, что проходной балл на интересующем меня факультете 300. Вот на такое планирование способен редкий подросток; не потому, что воли нет, а потому что будущего для него пока ещё не существует, он продолжает жить днём сегодняшним. И поэтому давить на совесть, пугать тем, что не поступит через пять лет в институт и из-за этого пойдёт в менее привлекательные места коллективного взаимодействия, просто бессмысленно.

Да и вспомним опять себя: многие ли в шестом классе, знали точно, куда направят свои стопы после школы? Да и в девятом классе тоже…

Ситуация выходит из-под контроля — это когда происходит что? Например, понятное дело, если подросток стал возвращаться домой поздно, пьяный или странный — здесь вряд ли помогут одни лишь задушевные разговоры с родителями. В каких ситуациях стоит обращаться к психологам (или, может, ещё к каким врачам?)?

Когда ситуация вышла из-под контроля, то уже поздно. Это как в медицине: можно дождаться, когда человек заболеет, и потом пичкать его лекарствами, ставить горчичники и поить малиной. А можно заниматься профилактикой, чтобы болезнь не началась: пить витамины, делать прививки, закаливаться, повышать иммунитет.

Страшно, когда подросток уже подсел на наркотики; и, понятно, что родители будут обращаться ко всем специалистам, каких найдут. И никаких советов здесь дать нельзя.

Но действовать всегда надо до того, как что-то произошло. А для этого надо, в первую очередь, интересоваться жизнью ребёнка. Надо знать, какую музыку он любит; надо понимать, что если на нём красно-зелёный шарф, то счёт, с каким разгромили в Кубке «Локомотив», существенен; нужно интересоваться личной жизнью его друзей — да просто разговаривать надо с ним почаще!

А для этого мы должны быть детям интересны. И речь не о том, что надо перед его приходом залезть в Википедию, чтобы узнать несколько новых открытий британских генетиков, а потом быстро пролистать томик Бараынского, чтобы зачитать наизусть четверостишие за ужином.

Интересны мы должны быть тем, что в нас есть настоящего, главного. Ведь за что-то нас ценят на работе — значит, мы умные, способные люди; ведь любят нас друзья — значит, мы хорошие и интересные для общения. Но ребёнок-то этого не видит! Он не видит уважения коллег и доверия друзей. А сам о себе не будешь же рассказывать: вот я какой умный, а тут меня ещё и начальник похвалил, а дядя Ферапонт за советом обратился… И поэтому муж должен постоянно рассказывать дома детям, какая у них талантливая мать, а жена восторгаться его успехами на работе. И в дом должны приходить друзья родителей, чтобы дети видели, что их родители — интересные, успешные, привлекательные люди. А иначе с чего бы вдруг нужно обращать внимание на их советы?

Вообще, если при каждом разговоре с подростком кажется, что он всё понял, он обещает стараться быть не таким «колючим», но по факту в его поведении ничего не меняется — что делать?

Ждать. Подростковый возраст с его трудностями может начаться внезапно; но утешает то, что он так же внезапно завершается. Сын или дочь поехали на две недели на дачу; вернулись — и всё! — другие люди.

фото: freepik.com

Насколько вообще родителям стоит «лезть в душу» к своему подростку? Здесь такая тонкая грань между тем, как бы не упустить что-то важное, и тем, чтобы не превратиться в надоедливую «мамашку». И вообще, выстраивать доверительные отношения с ребёнком лучше не по факту кризиса, а с самых, так сказать, пелёнок?

«Лезть» вообще никуда не надо; а вот разговаривать по душам очень полезно. Но для этого подросток должен родителям доверять. Однажды я наблюдал картину, как мама моего одноклассника доверительно с ним разговорилась на кухне за чаем. И в какой-то момент, улыбаясь спросила: «Ну ты ж иногда, наверное, можешь матерком сказануть?» И, он, чуть смущаясь, ответил: «Ну да, бывает иногда…» И она тут же взвилась: мол, да как ты можешь! Что интересно: она явно не пыталась его «раскрутить»; она действительно разговаривала искренне, но, столкнувшись с тем, что для неё было за запретной чертой, не сдержалась. Ну и станет после этого подросток рассказывать матери о своих переживаниях?

Все разговоры надо вести не напрямую, исподволь. Лучше всего начинать рассказывать о своей личной жизни в школьные годы: о переживаниях, страданиях, ляпах. И рассказывать не ему, а другому собеседнику, чтобы не возникла мысль, будто вы пытаетесь подростку что-то внушить, навязать.

И, конечно, вы абсолютно правы, что это доверие надо формировать в самом раннем детстве. Но достигается оно не за счёт душевных разговоров, а за счёт создания в семье понятного, безопасного, логичного пространства. У нас есть правила, которые мы выполняем, потому что они делают жизнь удобнее (и это удобство реально заметное). У нас есть режим, потому что с ним жить лучше (и ребёнок ожидает режимных моментов, так как, вовремя почистив зубы, он успевает послушать сказку перед сном). У нас есть традиции, которые не случайны (и ты сам рождаешь новые). Тогда семейные взаимоотношения становятся такой же привычной данностью как законы физики: я не могу подпрыгнуть до потолка, потому что это невозможно; я не могу прийти домой поздно, не предупредив – а как иначе-то?

У нас очень многие дети растут в неполных семьях. Насколько в кризисе подросткового возраста имеет значение о том, говорит ли с ребёнком родитель того же пола, что и ребёнок? И как вообще, например, маме-одиночке, разговаривать с трудным сыном-подростком? Или отцу-одиночке с дочерью-бунтаркой?

Важно понимать, что гендерная статистика, как и любая иная, рассказывает лишь о том, как чаще всего происходит, но не о том, что иначе невозможно. Ну конечно, папа чаще разговаривает с сыном, а мама с дочерью. Но при этом наверняка и среди нашего окружения мы знаем случаи, когда у дочери более близкие отношения с отцом, а у сына с матерью. Можно вести себя, как Тамара Васильевна из «Пяти вечеров», предъявлявшая претензии к поведению девушки своего племянника Славика и стращая его письмами Маркса А можно как Алиса Витальевна, тётя Костика из «Покровских ворот», которая отвечала на звонки девушек, записывала их телефоны или рассказывала им, что он уехал в экспедицию на несколько месяцев.

Какой ваш совет, как нужно общаться с подростком, чтобы потом не было «травм с детства»?

Представьте, что ребёнок — ваш друг; и поступайте так, как в этой ситуации поступили бы по отношению к другу.

Как жить легко и решать сложные ситуации

фото: freepik.com

Мы часто чувствуем себя виноватыми за то, что отказали близкому человеку, а то и вовсе не умеем говорить «нет». Мы наседаем с правилами на наших детей – что хорошо, а что – плохо. Мы можем «сцепиться» с кем-то в магазине, наше чувство справедливости не даёт нам жить спокойно. Мы «грызёмся» за свои права, за своё «я», даём отпор наглым и хамам. Здесь можно перечислить ещё очень много разных «битв», которые мы выигрываем или проигрываем ежедневно, пытаясь жить спокойно и правильно. Мы делаем это, как можем, и часто в ущерб своей нервной системе (одно только терпение «сжирает» огромное количество нервных клеток).

А можно ли научиться быть увереннее в себе, с лёгкостью решать сложные ситуации и отстаивать свои интересы? Мы обратились к книге «50 ключей для легкой жизни. Практики внутреннего освобождения» известного немецкого бизнес-тренера Карин Кущик, которая уже более 20 лет работает с топ-менеджерами и знаменитостями. Делимся с вами некоторыми «ключами», как начать жить спокойно.

Меня это не интересует

Как часто нам приходится выслушивать целые монологи, которые нам совершенно неинтересны? Будь то близкий человек, который рассказывает что-то про свою работу и коллег, или подруга, которая уже три часа рассказывает, как она придерживается правильного питания – да кто угодно. Мы терпеливо слушаем, закипая внутри. Зачем? Очевидно, что наше правильное воспитание не позволяет нам «обидеть» «болтуна». Но так ли это?

У Карин есть друг-актёр. Он не принимает ничего не свой счёт, а свои заявления никогда не воспринимает как нападение, что невероятно облегчает общение с ним. Иногда он посреди разговора может спокойно выдать: «Меня эта тема не интересует. Давай поговорим о чем-нибудь другом». Многих шокирует его поведение. А автору — как только проходит первый шок, — наоборот, импонирует; особенно если учесть альтернативу. Когда Карин представляет себе, как он потом говорит своей девушке: «Мне пришлось два часа слушать ее рассказы о макробиотике. Как я рад, что теперь я тут, с тобой», ей сразу становится не по себе. Так что пусть лучше будет эта короткая, честная фраза: «Меня эта тема не интересует. Может, поговорим о чем-нибудь другом?»

Собственно, всё дело в границах. Установление личных границ есть выражение чистой любви к людям, потому что оно не направлено против другого человека, а скорее помогает добиться большей ясности, улучшить настроение и найти путь к себе. «Здесь заканчиваешься ты и начинаюсь я» — кому-то, видимо, придётся это слышать чаще, потому что не все такие чуткие. Так же мы поступаем и в других сферах жизни. Ни одна территория просто так не переходит в другую: изгороди, стены, заборы делают границы видимыми, и никто не принимает это на свой счёт.

фото: freepik.com

Не бойтесь спросить

Как охотно мы усматриваем в ситуации связь с собой, создавая свою собственную правду, не имеющую ничего общего с реальностью. Радикальный конструктивизм. На ум приходит Пауль Вацлавик, который хорошо изучил эту область. «Как стать несчастным без посторонней помощи» — так называется его бестселлер 1980-х годов. Вы знаете историю о молотке? Мужчина хочет повесить картину, но у него нет молотка, и он решает спросить у соседа. Но перед этим начинает прокручивать у себя в голове возможное развитие событий: что сосед о нём подумает, почему он, возможно, не захочет давать ему молоток, и вообще он как-то странно смотрел на него на днях… В конце концов мужчина с остервенением звонит в дверь соседу и кричит: «Можешь оставить себе свой молоток, грубиян!» Конструктивизм как он есть.

При этом существует так много простых, красивых фраз, которые могли бы очень быстро вселить в нас уверенность, если бы наш мозг вдруг стал выделывать коленца. «Я не совсем понимаю, что это значит», например, или «Я не уверен, что вы имеете в виду», или «Я не уверен, что это означает лично для меня». Вот хорошие варианты, которые обеспечат нам чёткие ответы. Конечно, все это понимают, но мало кто делает. Возможно, потому, что мы чувствуем себя в ответе за слишком многие вещи, особенно на работе. Даже за то, чтобы правильно понимать, что говорят другие. Если кто-то не уверен, что правильно понял собеседника, то часто — по какой-то извращённой привычке — пытается догадаться, что бы это могло значить.

Мы строим дикие предположения вместо того, чтобы задать вопрос. А ведь он сильно облегчил бы нам жизнь, потому что, к сожалению, мы довольно часто ошибаемся в своей интерпретации.

фото: freepik.com

Мы не подходим друг другу

«Мы не подходим друг другу». Как лаконично это может звучать, если выкинуть фразу из контекста. Никакого оценочного суждения, констатация факта, произнесённая спокойно и расслабленно.

Скольким парам она бы в результате облегчила жизнь? Во всяком случае, сделала бы их метания менее болезненными. Ведь мы так часто пытаемся подобрать слова, разговаривая с кем-то, и не хотим довериться своей интуиции. Иначе бы обязательно услышали тихий голос у себя внутри, который пусть и с сожалением, но весьма отчётливо произносит: «Мы не подходим друг другу. Это ничем хорошим не кончится. Давай оставим всё как есть». Но у кого на это хватит смелости?

Многие так и не научились говорить «нет». Когда это нужно сделать, что-то внутри нас встаёт в караул. «Этого нельзя допустить, — сурово предупреждает наш внутренний цензор, — просто так взять и отказаться!» И мы продолжаем мучить свебя ненужными свиданиями, потому что наш порыв согласиться был быстрее, чем трезвый взгляд на происходящее. А нравится ли мне вообще этот человек? Мне хорошо, когда я его вижу? Что я чувствую после наших встреч: усталость, бодрость, раздражение — или я полон энергии? Очень важно задавать себе такие вопросы, потому что мы не со всеми совместимы. Так что тот, кто сможет честно сказать: «Спасибо за прекрасное намерение, но мне кажется, мы не сможем быть вместе», сильно сэкономит свои силы.

Конечно, нам проще это выдержать, если сказать «да»: неважно, из боязни кого-то разочаровать или из чистой вежливости. Наше эго тоже больше любит слово «да»: если человека приглашают куда-то, то он желанный гость, а это льстит. И так мы снова и снова связываемся с теми, кто стоит нам жизненной энергии и обкрадывает сердце.

Это с людьми. Но и с вещами не легче. Только вспомните масло грецкого ореха, вазы, подсвечники, поваренные книги и носки, которые мы годами получали в подарок, а потом никогда не использовали. Кто-то поблагодарил за колючий шарф, который точно никогда не будет носить. Мы боимся обидеть другого человека, поэтому лжём самим себе. Наигранная радость вместо искреннего удивления кажется нам лучшим выбором, потому что большинство так и не научились говорить: «Спасибо, но не надо».

А те, кто всё же сумел, вскоре заметят, что с откровенностью та же история, что с великаном, у которого видна только тень: чем ближе вы к нему подходите, тем скорее понимаете, что перед вами карлик, отбрасывающий длинную тень. Иными словами, вести себя честно проще, чем кажется, и такое поведение довольно быстро вознаграждается. «Спасибо, что вы об этом подумали, мне очень приятно. К сожалению, это совсем не в моём вкусе». Нам эта фраза кажется невозможной, но её часто воспринимают очень спокойно. «Браслет отличный, но я их не ношу». Возможно, такой ответ покажется дарителю не таким уж грубым. Ведь тут нет никакого лукавства: нам могут очень нравиться картины, но мы не готовы повесить их у себя на стену. Есть вещи, которые радуют нас издалека.